— Зелинский повернулся к Савелию и спросил, словно сам забыл: — Как его фамилия?
— Валентин Александрович Мартиросов, тут же отчеканил Савелий.
— А-а! — протянул полковник. — Этого мужичка я знаю, даже лично как-то беседовал… На «рабочку» пойдете, или сюда привести? Зелинский бросил взгляд на Савелия и пожал плечами.
— В общем-то, все равно… Но лучше туда сходим, не возражаете? — спросил он, повернувшись к Савелию.
— Можно и там, — осторожно отозвался тот. Не успели они войти в основной корпус, как в нос ударил знакомый тошнотворный запах прогорклого человеческого пота и кислых щей — запах, какой бывает только в тюрьмах.
Савелий поморщился, и сразу же нахлынули воспоминания. Казалось бы, прошло столько лет, а все было словно вчера! Ему почудилось, что сейчас он снова окажется в переполненной камере, где на скопившийся табачный дым можно, казалось, спокойно положить топор и он будет висеть в воздухе, освещаемый вечно горящей тусклой лампочкой.
Почему так устроена человеческая память? Почему она сохраняет в своих уголках все мерзкое, отвратительное, даже не пытаясь стереть все это из своих глубин? Хотя, если хорошо подумать, это и правильно, потому что человек должен помнить не только хорошее, но и плохое. Иначе и быть не должно.
Неожиданно Савелий повернулся к Зелинскому и спросил:
— Александр Васильевич, я могу хотя бы в глазок взглянуть на ту камеру, в которой меня здесь держали?
— Зачем это… — начал Зелинский, но вдруг увидел в глазах Савелия нечто такое, что ему расхотелось развивать эту тему. Он взглянул на полковника: — Это возможно?
— Так вы у нас бывали и в качестве подследственного? — удивленно воскликнул тот. — Да, по недоразумению… — не вдаваясь в подробности, ответил за Савелия Зелинский.
— Что ж, проблем здесь не вижу… Какая камера?
— Сначала девяностая, потом сто двадцать девятая.
— Последняя на «спецу», — заметил полковник.
— Думаю, что и одной девяностой будет достаточно! — усмехнулся Савелий.
— Хорошо, идемте. — Полковник двинулся вперед, а они вслед за ним.
Шли молча, каждый думал о своем. Шли по длинным коридорам, через каждые пятнадцатьдвадцать метров перегороженным металлическими решетчатыми воротами, по которым прапорщик, сопровождавший их группу, проводил длинным металлическим прутом, предупреждая конвоиров, ведущих навстречу подследственных. Делал это он привычно, автоматически.
Наконец они остановились перед дверьми девяностой камеры.
— Открой «кормушку»! — приказал полковник, потом пояснил: — Что в глазок-то рассмотришь? — Затем взял под руку Зелинского и стал что-то ему нашептывать.