Пока Алексей подкрадывается к Соне, Люба потрошит наловленных в подземельи крыс на втором уровне главного цеха, сидя у ржавой банки, в которой горит синеватый огонь, а однорукая Таня с Костиком отправились в поля на поиски падали. Остановившись в нескольких метрах от Сони, Алексей извлекает из полуистлевшей своей куртки кусок цепи с гайкой на конце, которым собирается угрохать сидящую на трубе девочку. Цепь еле слышно звякает в свисте ветра, и Соня поворачивает голову в сторону тёмной полосы под стеной здания, где таится Алексей. Её глаза излучают в темноте какое-то странное свечение, невидимое обычному человеку, от которого Алексею становится не по себе. Огромный ужас вдруг заполняет его, ужас перед каким-то неизвестным ему, но леденящим кровь мучением. Он представить себе не может, кто и как станет его мучить, но от этого ему только ещё страшнее. И тогда он понимает, что это мысли Сони, которые он слышит благодаря долгому воздействию отравы, как слышал он порой мысли бегущих от него в темноту крыс.
Алексей захрипел, оружие выпало у него из руки. Холод входит в его изгнившее тело, как при погружении в прорубь. И он снова услышал тяжёлые, ломающие землю, шаги исполинского коня с черепами на сбруе, идущего по полям. Глаза Сони приближаются к нему. Он хочет кричать, но не может.
— Здравствуй, Алёша, — говорит Соня. При этом Алексей продолжает слышать её мысли, непереводимые в слова, он и хотел бы не слышать их, но вмёрз и не может оторваться. Это звуки чужого языка, чёрные точки и линии на коричневой ткани, языка, на котором говорят существа, матерью которых является смерть. Соня улыбается, и от этой улыбки Алексея так перекашивает, что из его рта тонкой струйкой течёт тёмная сукровица.
— Уйди, падло, — чужим голосом говорит он, с трудом управляя мышцами рта.
— Ну что ты ругаешься, милый Алёша, — ласково произносит Соня, касаясь рукой его грязных слипшихся волос. — Не надо ругаться, расскажи мне лучше, как ты здесь живёшь. Что ты делаешь здесь длинными холодными вечерами, кто твои друзья, милый Алёша, расскажи мне, я хочу это обязательно знать.
— Крыс ем, — выдавливает из себя Алексей. — Собак ем. Дохлых.
— Очень хорошо, — улыбается ему Соня. — А кто эта девочка, что там сверху за стенкой крыс жарит?
— Любка. Угрохал я её. Гайкой. Потом она в шахте ожила. А Таньку я кирпичом угрохал. А Костика мы с Танькой кирпичами угрохали. Потом они в шахте тоже ожили.
— Очень хорошо. А кто там, в шахте, живёт?
— Никого, — говорит Алексей, и губы его из синих почему-то становятся цвета покрытой белым налётом сливы.