— Опоздали, — говорит Люба.
Наташа молча подходит к ней вплотную и серьезно смотрит Любе прямо в глаза. Потом она вдруг берет Любу за плечи и целует в закрытый рот.
— Повтори, — шепотом просит она.
— Мы опоздали, — ошарашено повторяет Люба. Серые глаза Наташи останавливаются на ней, в их застывшем взгляде нет никакого выражения, и в то же время они видят Любу, думают о ней, они — живые, и Люба с удивлением вглядывается в глубину этих плоских кружков чужих глаз.
— Правда, тут воняет? — спрашивает Наташа.
— Воняет, — соглашается Люба.
— Это и хорошо, — медленно произносит Наташа, словно начиная погружаться в сон. Она целует Любу в нос и прижимается щекой к ее щеке, грудью к ее груди. Люба чувствует, как она дышит, как стучит ее сердце, и скоро перестает отличать ее тепло от своего собственного. — Я люблю такие места, где воняет, и где никого нет, — тихо мурлычет Наташа. — А ты?
На большой перемене они выходят погулять в маленький парк за школьным двором, где растут пожелтевшие березки, горящие красным клены и тонкие, полупрозрачные тополя. С ними еще одна девочка из класса — Ина Погорельцева, по прозвищу Обезьяна. Она и есть совершенная обезьяна — маленькая, тщедушная, какая-то согнутая, с растрепанными рыжими волосами, неумело заплетенными в тощие косички, ее оскаленное личико кажется обсыпанным мукой, и сильно запачкано пятнами веснушек, собравшихся у вдавленного пуговкой носа. Обезьяна иногда смеется, недолго, но визгливо, показывая плохо выросшие зубы, ножки у нее тоже кривоватые, да и вообще ровного у нее ничего нет. Она сразу становится противной Любе, но Наташа разговаривает с Обезьяной привычно и дружески, так что приходится ее терпеть. Они втроем садятся на деревянную лавочку без спинки, лавочка тепла и шершава, по краю ее проходит трещина, из которой иногда выбегают по-осеннему сонные муравьи. Сквозь завесу тополей и раскрашенных кустов видно, как старшеклассники бьют футбольным мячом по полосатым воротам без сетки на спортивной площадке, готовясь к уроку физкультуры. Крики первоклашек, затеявших своего бесконечного квача, слышатся здесь приглушенно, как крики лесных птиц. Нежаркое солнце лениво купается в светло-желтой листве берез, горит в крови растущих вдоль аллеи кленов, от него по лавочке идут сонные тени листьев и ветвей.
— Ветер, дерево, пшеница, — задумчиво говорит Наташа. — Ты слышала, Обезьяна?
— Слышала, не глухая, — отзывается Погорельцева. Она водит подобранной где-то веточкой по земле.
— Ты уже придумала пятое слово?
— Что мне, делать нечего? Пятые слова придумывать, — Обезьяна неожиданно быстро соскальзывает глазами в сторону и так же быстро возвращает их обратно. Люба смотрит туда же, но ничего не замечает на засыпанной листьями траве.