— Сухонов!
— Валерий Юсупович, тридцать седьмой, девяносто третья прим, девять…
— Вот так! Займите свое место… — удовлетворенно кивнул капитан.
— Говорков! — выкрикнул лейтенант.
— Савелий Кузьмич, тысяча девятьсот шестьдесят пятого, восемьдесят восьмая, часть вторая, девять лет строгого, — громко, но безразлично ответил кряжистый, крепко сколоченный парень, укутанный в синее байковое одеяло, чуть прикрывающее наручники.
Заметив его, капитан внимательно изучил его карточку и тихо бросил:
— Смотри у меня, паря: не советую… пристрелю на месте!
Пропустив мимо ушей слова капитана, Савелий Говорков скользнул равнодушным взглядом по случайным прохожим, глазеющим на происходящее через оцепление автоматчиков, поправил сползающее одеяло и занял место в сидячем строю.
— Никитчук!..
Перекличка шла своим чередом. Стоял конец ноября, и утро выдалось на редкость морозное. Осужденные же были одеты так, будто сошлись из разных времен года: летние курточки и пиджаки, пальто и легкие плащи, меховые полушубка и ватники.
Парень, закутанный в байковое одеяло, привлекал к себе внимание окружающих не только странной экипировкой и наручниками, но и всем своим невозмутимым, внушительным видом. Он как изваяние сидел на корточках, ни с кем не общаясь. Взгляд его голубых глаз был тяжелым и совершенно отсутствующим, словно все, происходившее вокруг, не имело к нему никакого отношения…
Получив, наконец, все дела, капитан сложил часть их в простой черный мешок, другую — в толстый портфель и передал все сержанту. Потом медленно обошел сидящих на корточках людей, приговаривая:
— Вы приехали в благословенный край, и закон для вас сейчас — Я! Все команды выполнять только бегом! Шаг влево, шаг вправо — считаю за побег, и стреляем без предупреждения… Ясно?!
Оглядев сидячий строй, он остановился взглядом на парне в одеяле и скомандовал:
— Первая группа — встать!.. За мной — марш!.. Осужденных погрузили в три закрытые спецмашины, прозванные в народе «воронками» или «черными Марусями». Колонна двинулась в путь и уже через несколько километров оказалась в тайге.
В машинах действительно было тесно, так что некоторым пришлось стоять согнувшись. На ухабах трясло — негромкая дружная ругань отмечала каждую выбоину.
Внутри было немногим теплее, чем на воздухе, и Савелий Говорков зябко кутался в одеяло. Наручники с него сняли. Притиснутый в угол, он смотрел прямо и безучастно.
Худой парень со шрамом через весь нос толкнул в бок соседа Савелия:
— Слышь, Каленый, ты же в 174-й хате парился?
— Ну? — мрачно отозвался Каленый. Его неестественно красное лицо оправдывало кличку.