Роль разума в сотворении человеческого тоналя трудно преувеличить. Благодаря ему мы обрели противоречивый, но, безусловно, ценный опыт. В первую очередь разум лишил нас связи с Реальностью и научил страдать. Абстрактное (то есть, мир — в — себе, по терминологии дона Хуана) потеряло для нас свою ценность, так как разум не смог нацепить на него те ограниченные знаки, что кажутся уму смыслам. "Нагваль Элиас обычно говорил мне, что все человечество отошло от абстрактного, хотя когда-то мы, должно быть, были очень близки к нему. Оно безусловно было той силой, которая поддерживала нас. Потом произошло нечто, что отвратило нас от абстрактного. Теперь мы не можем вернуться к нему назад. Обычно он говорил мне, что ученику требуются годы, чтобы получить возможность вернуться к абстрактному, то есть понять, что знание и язык могут существовать независимо друг от друга.
Дон Хуан повторил, что сутью нашего затруднения в том, чтобы вернуться назад к абстрактному, является наш отказ принять возможность знания без слов или даже мыслей." (VIII, 47)
Подлинное знание только тогда подлинно, когда не искажено никаким вмешательством интеллектуального формализма, и неудивительно, что с момента возникновения разума оно ушло куда-то на периферию сознания, а после того, как интеллект утвердил себя в качестве самого ценного инструмента освоения действительности, превратилось для нас во вредный хаос, для вящего спокойствия человека признанный несуществующим. С этого момента все противоречия разума стали самой Реальностью, а страдание — абсолютным и неизбежным. "Дон Хуан выразил свое убеждение в том, что христианские идеи об изгнании из райского сада представляются ему аллегорией утраты нашего безмолвного знания, нашего знания намерения. Следовательно, магия — это возвращение к началу, возвращение в рай." (VIII, 105) Шри Ауробиндо, рассматривая причины страдания, тоже приходит к подобному выводу. "Если все поистине есть Саччидананда, то смерть, страдание, зло, ограниченность могут быть лишь творениями — положительными в практических своих последствиях и негативными по сути — искажающего сознания, отошедшего от целостного и объединяющего знания самого себя и впавшего в некое заблуждение отделенности и обособленного существования. Это и есть человеческое падение, символически изображенное в поэтической притче еврейской книги Бытия. Таким падением явился его отход от полного и чистого признания Бога и самого себя, или, скорее, Бога в самом себе, в сторону разделяющего сознания, несущего целый ряд двойственностей: жизнь и смерть, добро и зло, радость и боль, полноту и недостаточность — плод раздельного бытия. Это и есть тот плод, что съели Адам и Ева, Пуруша, и Пракрити, душа, искушаемая Природой." (Sri Aurobindo. The Life Divine. Ch. VII) В какое же мрачнее состояние впал человек, в какое царство озабоченности и ограничений, что безмятежность полуживотного духа, бесцельное и чистое переживание вкупе с удовлетворением минимальных, чисто биологических потребностей нам теперь, задним числом, представляется Раем, пределом блаженства и исканий? Конечно же, мы идеализировали то прежнее состояние — в чем-то оно было бесконечно богаче нынешнего, но и бесконечно беднее. Скорее всего, в нем отсутствовало даже наивное изумление ребенка, так как изумление сопровождает процесс научения или познания, а в отсутствие разума возможен только один тип наслаждения — радость от буйства энергии и яркости физиологических чувств.