– Твой приговор! Только имя вписать, – я ткнул пальцем в первую попавшуюся строчку, – и прямиком к палачу!
Наверняка читать он не умел. И наверняка, как и любой неграмотный, испытывал к казенным бумагам боязливое почтение. Тем более к такой: на свитке красовалась огромная печать с имперским грифоном, в углах – замысловатые виньетки личной императорской канцелярии.
Хотя я не кривил душой, когда говорил Гаэлариху, что на крючкотворов из ратуши документ сей впечатления не произведет. Сам текст был достаточно безобиден: поить людей, коней и позволять запасать воду без оплаты на принадлежащих казне источниках и водопоях, пропускать вне очереди и без досмотра на таможенных постах, в случае надобности продавать лошадей по фиксированной цене, установленной для императорских курьеров... О нарушении крепостного артикула, равно как и о колесовании, – ни слова.
Однако же подействовало... Плутонгмайстер отсалютовал имперскому грифону, махнул рукой. Ворот завертелся, решетка поползла вверх. Я прикусил губу. Казалось, что по закону подлости именно сейчас из-за угла выбежит толпа городских стражников...
Обошлось.
Вольный город мы покинули, напутствуемые теплыми словами плутонгмайстера. Удивительно, но он ничуть не обиделся на мое хамство и угрозу позорной казни. Легендарным героям, дескать, простительно.
– Вы ж, сайр Хигарт, сталбыть, как бы живое знамя наше – молодых и зеленых жизни учим, про вас рассказывая. Вы уж берегите себя, зазря-то головой не рискуйте...
Я пообещал беречь. И зазря не рисковать.
В пределах видимости от ворот мы ехали спокойно и чинно. Но едва они скрылись за холмом, наш отряд тут же свернул с тракта на узкую боковую дорожку – и поспешил, как только мог. А мог, увы, слишком медленно – тяжеленные фургоны никак не годились для призовых гонок...
– Попытайтесь замести след каким-либо магическим способом, мэтр магистр, – попросил я. – Погоня вполне вероятна, а я пообещал себя беречь. Как-никак живое знамя...