– Зачем нам ее отдавать, если вы потом все равно ее нам вернете с остальными женщинами? – Дарник откровенно недоумевал.
Лицо Голована исказила гримаса злости, но он сдержал себя.
– Мы хотим забрать своих убитых.
– Забирайте, но без оружия и доспехов.
– Они славные воины и должны быть погребены с почетом, – возразил арс.
– Будет так, как я сказал.
Голован мрачно посмотрел Дарнику в глаза:
– Хорошо, будь по-твоему. Но отныне ты кровный враг каждого арса.
Не дожидаясь ответа, сотский с дружинником направились назад в крепость.
Полусотские с нетерпением ждали результата переговоров. Присмиревший Куньша коротко рассказал о них.
– Может, надо было требовать поменьше? – осторожно высказался Быстрян.
Дарник весело на него посмотрел, личная встреча с вожаком арсов внушила ему чувство своего полного превосходства.
– Тебе уже надоело сражаться, а я и во вкус еще не вошел.
Главный полусотский досадливо закусил свой левый ус.
– Они просто еще не поняли, с кем имеют дело. Пускай думают, – счел нужным объяснить воевода.
Подбор убитых и раненых и их раздевание заняло немало времени. Десяток безоружных арсов под присмотром полусотни Бортя неторопливо занимались этим, внимательно зыркая на укрепления стана.
Из предосторожности Рыбья Кровь выставил дальние ночные дозоры, а также дозоры вокруг всей крепости, чтобы не пропустить ни одного лазутчика. А ватаге Кривоноса велел отсыпаться, дабы быть готовыми управлять пращницами всю ночь.
Остаток дня в короякском стане прошел в распределении трофейного оружия, что оказалось еще более трудным делом, чем дележка пленниц. Для ратников это было как утверждение собственной значимости, даже те, кто имел полное вооружение, жаждали получить второй меч, второй шлем, вторую бронь и спорили, когда полусотские указывали, что есть те, кто и одного меча не имеет.
Дарник с отвращением смотрел на все это, но не мог придумать никакого более справедливого порядка. К счастью, было место, где хорошее настроение к нему легко возвращалось.
– Я уже могу вспомнить про тебя или еще рано? – спросил он, неслышно подходя к Шуше, готовящей на костре кашу с оленьими колбасками.
– Еще рано, – широко улыбнулась она, теплым взглядом окидывая его. – Когда поешь, тогда и вспомнишь.
– А за тебя, оказывается, сто дирхемов хотят заплатить, – сообщил он, когда она принесла ему в сундук миску с едой. – И чего в тебе такого хорошего?
– Глупые мужчины, разве женщина может стоить дороже десяти дирхемов? – столь же весело отвечала она ему.
Такое у него бывало только с Тимолаем, когда сказанные слова выражали прямо противоположный смысл. Но у Шуши это звучало совсем иначе, как постоянный тайный призыв: спроси еще, сделай еще, и тебе самому будет несказанно приятно.