Позднее момент был приватизирован и переписан, растиражирован и опошлен; она сама приложила к тому руку. Но без опошления никогда не обходится. Жить всерьез — значит восславить чудо в его первозданном виде: вернуться в прошлое, увидеть его, вдохнуть запах. Здесь-то они с доктором Максом и расходятся. Ты и сам можешь подозревать, что чудесного события вообще не было или по крайней мере оно имело мало общего со своей общепринятой версией. Но пусть все неправда — славь этот образ и миг, славь, живи им, живи. Это единственный шанс привнести в свою жизнь капельку серьезности.
Она положила на алтарь новые цветы, а давешние, засохшие за неделю, хрупкие и крошащиеся, забрала. Неловко затворила за собой тяжелую дверь, но запирать ее не стала — вдруг еще кто придет. Оставь вигвам, стог и чаши.
Размеренными ударами — в воздухе так и мелькали слитые воедино рука и тусклый металл — Джез Харрис отбивал косу. У викария имелась древняя «Атко» на бензиновой тяге, но Джез предпочитал все делать по-человечески; кроме того, покосившиеся надгробия были разбросаны по кладбищу безо всякого порядка, кое-где сбиваясь в хаотичные стайки — с механической косилкой тут замучаешься. Стоя на том конце погоста, Марта смотрела, как Харрис, нагнувшись, затягивает кожаные ремешки под коленками своих бриджей. Затем, поплевав на ладони и смачно выругавшись выдуманными словами, он принялся разить пырей ползучий и розовоцветный иван-чай, васильки и вику. Пока бурьян не подрастет вновь, Марта сможет читать высеченные в камне имена своих будущих спутников и спутниц.
На дворе было начало июня, до Праздника оставалась неделя, и погода-притворщица строила из себя лето. Ветер утих, и медлительные шмели не столько летели, сколько плыли сквозь густой аромат свежескошенной травы. Опушенный серебром рябчик беспечно разминулся с бабочкой-бархатницей. И только неугомонная пеночка-кузнечик, шныряя в поисках насекомых, не снимала с себя ярмо трудолюбия. Со времен, когда Марта была маленькой, дикие птицы осмелели. На днях она чуть не наступила на дубоноса, который невозмутимо раскалывал вишневую косточку.
На погосте царила непринужденная разруха — ущерб, наносимый временем, приобретал тут смягченную, учтивую
форму. Опасный крен кремнеземной изгороди скрывали водопадообразные кущи мха, прозванного «дедкиной бородкой». Рядом притулились темно-пунцовый бук — две из его усталых ветвей были подперты деревянными костылями — и покойницкая с крышей в форме циркумфлекса (каковую крышу давно уже пора было чинить). Поросшие лишайником доски скамьи, на которой сидела Марта, громко жаловались даже на тяжесть ее опасливо примостившегося тела.