В ту ночь мы все вместе бродили по улицам. Вообще не смеялись — нам казалось, что в эту короткую, холодную весеннюю ночь наша юность словно бы хочет ускользнуть от нас...
Свежий предрассветный ветер застал нас в городском парке. Мы стояли под старыми дубами, такие, какие мы есть — с нашим общим горем, с нашей скорбью и горечью. Мы не стыдились своих чувств.
Не помню, кто был первым, но там каждый из нас дал свою клятву. Я не стану здесь повторять их. Может быть, теперь, в эти трезвые дни, многие из них покажутся наивными, как те мольбы и обещания Марелле, когда она торговалась со своим богом за жизнь Энрико. Но в этих клятвах было лучшее, что было в каждом из нас, и в них выразилось то, во имя чего каждый из нас хочет жить.
Каждый из нас по-своему закрепил в своем сердце память об ушедшем друге, и я уверена, что совсем погаснуть она никогда не сможет ни в ком...
Когда на рассвете наступающего дня мы шли к школе, ко мне неожиданно подошел Ааду:
— Кадри, мне нужно поговорить с тобой.
У него был такой странный голос, что я сказала:
— Не говори, Ааду, если тебе больно.
— Нет, я должен. Ты должна знать — это я тогда отнял у Энрико твою тетрадку и дал ребятам прочесть. Я понимал, что он этого не хочет, но... я... Теперь я очень жалею об этом. Кадри, ты понимаешь? Для Энрико ты значила больше всего. Больше, чем я и... Может быть, именно поэтому я... Ну, понимаешь? Ты не должна о нем...
— Не надо, Ааду, не надо. Теперь это все прошло, да? Мы все были немножко несправедливы друг к другу, правда ведь. Но теперь это все прошло. Не бойся, я не могу думать об Энрико плохое. Ты же знаешь. Все, что было, настолько не важно по сравнению с этим. Теперь...
Я боролась со слезами. Было такое чувство, словно кто-то приказывает мне быть сильной и справиться с ними, но когда взглянула в изменившееся за эту ночь мальчишеское лицо Ааду, с которого словно бы вдруг стерлись все следы прежнего выражения и которое выглядело сейчас таким беспомощно-горьким, то не смогла удержать слез.
А Ааду повторял:
— Ну, что ты, Кадри. Не надо. Ведь теперь ничего не поправишь.
Мы вернулись в школу, и начался новый школьный день, и оба мы до боли ясно чувствовали, что в самом деле ничего больше поправить нельзя!
Непостижимо, как это человек после смерти остается с нами и снова и снова раскрывается для нас. Теперь вдруг он стал для нас тем, кем был на самом деле. Неужели мы действительно раньше не замечали всего этого? Или мы просто слишком эгоистичны, чтобы замечать такое? Почему мы не старались преодолеть это? И почему так часто кажемся не теми, что есть? Почему?