По пути я нарвала небольшой букетик скромных полевых цветов и положила его на еще не успевший осыпаться холмик под простым деревянным крестом.
Дул неприятный северный ветер с болот, и очень скоро я почувствовала легкий озноб и собралась в обратный путь, бросив почти случайный взгляд на личардову могилу. И остановилась как вкопанная.
На его могиле лежал уже почерневший и сморщенный, но некогда шикарный букет роз. И это при том, что на могиле Павла Семеновича не было ни цветочка.
В это трудно было поверить.
«Что за почитатель его трагического таланта объявился в этих местах? — подумала я. — Даже если допустить, что какая-то безутешная крестьянка горько оплакивала его смерть, то вряд ли она принесла бы ему розы. В Синицыно они не растут, так откуда же им здесь взяться?»
Я подняла с могилы букет и убедилась, что стебли были обрезаны острым ножом, под правильным углом, а сам букет был обернут тоненькой траурной лентой.
Все говорило о том, что он был куплен в цветочной лавке, то есть привезен в Синицыно издалека. И сделано это было не раньше, чем два дня назад. Цветы повяли, но еще не засохли.
Вернув покойному его последнее достояние, я снова направилась к бурмистру.
— Что-нибудь не так? — угодливо спросил он, и его заплывшие глазки испуганно забегали из стороны в сторону.
— Нет-нет, — поспешила успокоить его я, — все хорошо. Я была на могиле у Павла Семеновича, отнесла цветов… Кто приезжал к вам на днях?
— К нам? — ответил он не сразу, соображая, не грозит ли мой вопрос ему какой-нибудь опасностью.
— Наверняка это кто-нибудь из моих знакомых, Павел Семенович был моим хорошим приятелем, и у нас было много общих друзей, и мне просто интересно… — как можно спокойнее, словно речь шла о простом любопытстве, добавила я.
И моя маленькая хитрость сработала.
— Понимаю, — ощерился он беззубым ртом, — разумеется…
Он больше походил на приказчика в городской лавке, чем на деревенского старосту. Возможно, он и занимался коммерцией до того, как им стал. В то время многие крестьяне заводили собственное дело, платя хозяевам оброк, а нажив капиталы, выкупали себя и свою родню. И становились уважаемыми коммерсантами. У таких доморощенных негоциантов гонору было хоть отбавляй, чаще других они были не чисты на руку и подвизались на самым сомнительных поприщах.
Но и прогорали они чаще других, у иных ума не хватало, других жадность губила. Может, и этот вернулся в свою избушку, разорившись дотла или погорев на какой-нибудь афере.
Уж больно был плутоват.
— Меня такое любопытство разобрало, — решила я поменять тактику, — что, кажется, ничего не пожалею, лишь бы узнать кто это был. Это была женщина? — прищурив глаза, спросила я тоном капризной барыньки, пытаясь выглядеть как можно легкомысленнее.