Эти разговоры носили обычно довольно бурный характер и заканчивались далеко за полночь.
Мне не то, чтобы не разрешалось присутствовать при них, но в их компании я иногда чувствовала себя третьей лишней.
Хотя мы и придерживались европейских взглядов на отношения в семье, но я всегда понимала, что у мужчин могут быть темы, не предназначенные для дамских ушей даже таких просвещенных, как мои.
Я видела, что вдвоем они чувствуют себя намного свободнее, и не возражала против этих аудиенций. Кроме того, я не выношу табачного дыма, а Павел Семенович имел дурную привычку не вынимать трубки изо рта, а во время споров и вовсе напоминал огнедышащий Везувий.
Последний их ночной разговор состоялся за неделю до роковой поездки Александра и, насколько я помню, был особенно горячим. Они весь вечер о чем-то спорили, и, не дождавшись окончания этого спора, я отправилась спать, перед уходом шутливо попросив их не переходить к рукопашной.
Теперь даже самые незначительные детали последних дней моей семейной жизни приобрели для меня особое значение, и я ругала себя за то, что предпочла в тот вечер отправиться в спальню, а не присутствовать при этом разговоре. Временами мне теперь казалось, что я пропустила что-то важное в жизни своего мужа, какие-то мысли или события, которые могли бы пролить свет на его неожиданную гибель.
В последнее время я задавала себе массу вопросов. Например, были ли у моего мужа враги. И не находила на них ответов. А ведь еще недавно мне казалось, что я знаю о нем абсолютно все.
Потребовалось почти полгода, чтобы я поняла, что о чем-то он мог не говорить мне, боясь испугать. То есть из самых лучших побуждений, заботясь о моем душевном покое. Но он наверняка делился своими тревогами с близким другом и мне не терпелось увидеть Павла Семеновича и вызвать его на откровенный разговор.
Мой возница знал о моем желании посетить его деревню и прямиком вез меня туда. Он исколесил с мужем всю губернию вдоль и поперек и ориентировался в ее дорогах не хуже, чем хорошая кухарка в своих кастрюлях. Поэтому я могла не волноваться и спокойно предаваться своим размышлениям.
Деревенька, в которую мы въехали через несколько часов пути, поразила меня своей невзрачностью и нищетой.
Я поймала себя на мысли, что никогда не задумывалась о средствах, на которые живет друг моего мужа, и только теперь поняла, что он был по сравнению с нами бедняком.
Синицыно напомнило мне отдельные страницы «Путешествия из Петербурга в Москву», рукописный список которого был у нас дома, и которое до сих пор казалось мне художественным преувеличением бедственного положения крестьян в России.