Странным было то, что его вообще тогда пустили в страну, к тому же и собственные дети, уже чистые французы, как говорят, его отговаривали: "Папа, тебя там возьмут да и посадят, а нам скажут, что ты туда и не въезжал. У них все так делается… Вспомни Рауля
Валленберга!" Но оказалось, что не только визу дали без особых проблем, но и встретили на удивление очень хорошо – возможно, какая-то в тот была неизвестная ныне политическая задача.
Главными причинами поездки Николая на родину были врожденная русская сентиментальность, туманные образы и сны из детства, которым он поначалу не предавал значения. Но под конец жизни, когда он уже отошел от дел, начал подводить итоги, писать мемуары, желание увидеть места, где он родился и провел ранние годы, стало для него просто непреодолимым. Это была как навязчивая идея. Впрочем, больше никто из потомков Ельчаниновых ни при коммунистах, ни позднее в
Любимов уже не приезжал. Интересно, что по возвращении во Францию он почему-то очень расхвалил поездку перед родными и знакомыми, которые и не чаяли увидеть его снова живым, и даже вступил в общество
"СССР-Франция". Это был какой-то труднообъяснимый психологический феномен – как некое послевкусие. Через какое-то время ему уже стало казаться, что его специально привезли не туда, что это был какой-то дурной сон и обман, и настоящий Любимов его детства снова стал сниться ему. И в тех снах он вновь возвращался в этот город и ранним утром, под гудящими на ветру дубами спускался с холма по влажной от росы песчаной дороге и с трепещущим сердцем входил в пенье его птиц и в звон его колоколов.
Павел был лишен излишней сентиментальности, но когда отошли чуть в сторону, то и он ахнул: почти весь яблоневый сад был выкорчеван и разъезжен до грязи. Какие-то единичные чахлые деревья торчали из травы. Места тут были все до боли знакомые. Вон невдалеке заброшенный яблоневый сад – нередко там играли с ребятами, ели кислые яблоки, а однажды валялись пьяные после дня рождения Юрки
Виноградова. Шаков вспомнил, что тогда угодил локтем в какое-то дерьмо, испачкал рубашку – пришлось выкинуть. Павлу вообще тот день неприятно было вспоминать, потому что они с Олей тогда здесь и рассорились. По сути, из-за ерунды. Павел намеревался перед армией с ней переспать, потому что ребята, особенно Тимоха, подначивали его, будто бы так положено.
Зрелище испоганенного сада было жалкое, однако среди всей этой разрухи за облезлой стеной монастыря ослепительно сверкал купол недавно восстановленного Успенского собора.
За воспоминаниями они вышли на саму набережную – к старой городской пристани. Там стояли два обелиска и одна гранитная памятная плита. На плите было написано, что с этого места уходили на войну жители города Любимова. Сообщалось, что из города ушли на войну 2600 человек, а не вернулось с войны (то есть предполагалось, что были убиты) – 1260. Получалось, считай, что половина.