Когда "ауди" уехала, Альберт Михайлович сначала и поверить не мог, что остался не только живой, но при этом еще и целый. С самого начала ему казалось, что человек, который что-то говорил ему про помойку, в этот момент про себя решает: въебать сразу или потом, убить сейчас или чуть позже, а вариант оставить здорового и в живых
– просто даже не рассматривается.
И теперь он ощущал необыкновенное облегчение, словно сходил по большому после долгого запора, но день все же был испорчен этим остаточным ощущением страха. Про мангал он и забыл. В этот самый момент жена Калугина, ярко-крашеная блондинка, еще относительно молодая, хотя и несколько потасканная женщина, тут же откуда-то выскочила, видать подсматривала, и, глядя на расстроенного мужа, немедленно принялась его пилить:
– А чего это он тут так свободно ходит! Ты бы, Алик, поговорил с
Денисом, – зря, что ли за "крышу" платим?
– Да ты, я гляжу, просто мечтаешь стать вдовой! – произнес, внезапно окрысившись, Калугин и вдруг взглянул на нее так неприятно пристально, что женщина поежилась. – Ты только знай, что если меня грохнут, – продолжил он, – то у тебя ничего не останется. Ни-че-го!
Все это тут же заберут. Знаешь, сколько я денег должен? И тебе самой опять придется работать. Ты еще помнишь, что такое работать? Не забыла? Снова будешь с самого с ранья стоять на рынке, а вечером черные тебя будут драть во все дыры! Не помнишь, как аборт от Ахмеда делала? Напомнить?
Он замолчал, задохнувшись. Она же, сделав вид, что обиделась, лихорадочно обдумывала ситуацию. Кое-что она, конечно, скопила – на всякий пожарный случай, но не столь много, как бы хотелось. И вот, что еще ее поразило: не была похожа на Калугина такая смиренность и уступчивость. Мужик-то он был говнистый – из тех, что плюют в колодец, но не слишком трусливый. При случае мог даже какого-нибудь пьяного или того, кто пожиже, избить в кровь – просто из интереса. И наглый был, как танк – кстати, может быть, потому и богатый.
Надо сказать, что крупный долг у Калугина действительно присутствовал. Однажды взял он десять тысяч долларов у одного знакомого и никак не отдавал. Брал девять, а через год должен был отдать десять. Деньги такие у него были, но отдавать было страсть как жалко. А тут еще строительство затеял. Все бы ничего, а тут как-то позвонил тот приятель-заемщик: "Алик, ты ничего не хочешь мне сказать? Ты ничего не забыл?" – "Не забыл, но ты знаешь, я думаю, что ты мне тогда поставку ведь сильно задержал, и я потерял на этом штук пять чистыми…" – и еще что-то такое начал нести. Собеседник, вздохнув, сказал: "Ладно, Альбертик, говорили мне, что ты говнюк, а я не внял. Месяц тебе сроку даю!" – и трубку повесил. А месяц этот уже закончился аж в апреле. И ничего. Никто не звонил и не приезжал.