Грегор смял листок в пальцах.
– Черт побери!
В записке, кое-как нацарапанной чудовищно неразборчивым почерком Венеции, она всего лишь сообщала, что едет в сопровождений лорда Рейвенскрофта в Стерлинг проведать маму, которая ее попросила об этом. Этот дурак, должно быть, сообщил Венеции, что ее мать заболела.
Мистер Оугилви вытер слезы дрожащей рукой.
– Не могу поверить, что он такой негодяй! Мне он казался порядочным, достойным…
Но Грегор уже не слушал его. Повернувшись, он зашагал к входной двери.
– Маклейн! – Оугилви вскочил и выбежал следом за Грегором на крыльцо, даже не заметив, что погода, теплая и ясная всего час назад, превратилась в бурное ненастье и что яростный ветер сорвал с его головы ночной колпак и понес по мокрой от дождя грязной дороге. – Куда вы, Маклейн?
– Искать вашу дочь!
Грегор выхватил из руки лакея поводья лошади и одним рывком бросил себя в седло.
– Но как? Ведь вы даже не знаете, с чего начать!
– Я слышал, что Рейвенскрофт живет на Сент-Джеймс-стрит. Попробую начать оттуда.
– Ну а если вы их найдете? Что делать дальше?
– То, что следует, черт побери! – огрызнулся Грегор с самым мрачным видом. – А вы тем временем ждите здесь и держите рот на замке. Никто не должен знать, что она ушла из дома.
– Но…
– Рот на замке, Оугилви! До моего возвращения.
Не дожидаясь ответа, Маклейн развернул коня и пустил в галоп.
Оугилви обхватил себя руками за плечи, пытаясь защититься от холодного ветра, не в силах оторвать взгляд от быстро удалявшегося Маклейна.
– Что я натворил? – прошептал он, снова заливаясь слезами. – Венеция, дорогая моя девочка, где же ты?
Довольно далеко от тех мест, где началось действие нашего повествования, молодой лорд Рейвенскрофт, сидя в наемной карете, которая тряслась по ухабистой дороге, прижимал к груди раненую руку.
– Вы изувечили меня! Я истекаю кровью, как недорезанная свинья!
– Не извращайте фактов, будьте столь любезны. – Раскачиваясь от толчков бешено несущейся кареты, мисс Венеция Оугилви достала из ридикюля носовой платок и вытерла булавку украшенной жемчужинами серебряной броши. – Я вовсе не изувечила вас, хотя будь у меня под рукой нож, я могла бы поддаться искушению и нанести вам рану посерьезнее, чем укол булавкой.
Рейвенскрофт с досады сунул в рот сжатый кулак и прикусил костяшки пальцев.
– Что бы это ни было, я не давал вам повода.
– Я предупреждала вас, чтобы вы не воображали себя лакомым кусочком.
– Я ничего подобного не воображал! Я просто говорил, что люблю в… – Рейвенскрофт недоговорил, заметив, что Венеция снова замахнулась на него булавкой. Глаза у него округлились от ужаса, словно в руке у нее он увидел кинжал.