Анфиса Максимовна выпустила из зубов одеяло, подняла взлохмаченную голову и сказала:
— Спасибо. Я уже пила.
— Что?
— Валерьянку.
— Ну, тогда что-нибудь другое выпейте. Важно, чтобы выпить. У меня в аптечке салол с беладонной. Хотите?
— Давайте, — махнула рукой Анфиса Максимовна.
Сейчас ей было уже стыдно, что она так кричала. Зря себе волю дала.
Ада Ефимовна побежала за лекарством. В дверях появилась Ольга Ивановна, худая, большеглазая, на ходу запахивая халат.
— Анфиса Максимовна, разденьтесь, давайте я вас уложу.
Она стала разувать Анфису, та поджимала ногу, не давалась.
Впорхнула с лекарством Ада Ефимовна:
— Глотайте, запивайте.
"Экая я, всех переполошила", — думала Анфиса. В голове у нее что-то звенело, как комар. Она сматывала с пальцев длинные, русые, мало поседевшие пряди.
В эту ночь Вадим домой не приходил, а на другой день явился — тише воды, ниже травы, сам спросил: не надо ли сходить за хлебом (ответила: "Нет"), и целую неделю его не было ни слышно, ни видно, только окурков целые горы. За эту неделю в институте должны были вывесить списки. Анфиса Максимовна ходила туда каждый день, но ей говорили: «Рано». Наконец вывесили. Она прочитала все листы — Громова В. Ф. не было. "Так я и знала, так и знала", — приговаривала она озябшими губами, но все не верилось. "Справки в приемной комиссии", — сказал кто-то за ее спиной. Каким-то ветром понесло ее в приемную комиссию. Там толкались озабоченные парни и девушки, расстроенные родители. Какая-то мамаша, крашеная-перекрашеная, громко рыдала, требуя "уважения к отцам". Бледный, истощенный и, видимо, уже раздраженный до крайности председатель махнул на нее рукой и вышел. Очередь загудела. Секретарша старалась навести порядок, разослать кого куда.
— Вы поймите, Владимир Александрович уже ушел, сегодня приема не будет, понятно? — Глаза у секретарши были выпуклые, как у трески. Такая убьет — не поморщится. — А вы по какому делу, мамаша? — спросила она Анфису. Из тресковых глаз смотрела канцелярская враждебность. Где, в каких кабинетах, в каких приемных не приходится ее видеть?
— Сын у меня, Громов Вадим. Вадим Федорович.
— Смотрите внизу в списках.
— Там нету.
— Нет — значит, нет. Значит, не принят, мамаша. Ясно?
— Ясно. — Анфиса продолжала стоять.
— А что, ваш сын больной, сам не может прийти? Или он из детского садика?
— А вы не переживайте, — сказала другая девушка, собой незаметненькая. — Этот год не попал, на будущий примут.
— Беда с этими мамашами, — вздохнула первая. — Никакой дисциплины. Ходят и ходят. Все равно бесполезно.