А потом на Вадима подали заявление. Какие-то пенсионеры жаловались, что его часто нет на месте: хочешь почистить обувь — и не можешь. Пришлось работать строго по часам, бегать домой только в обеденный перерыв. Ни в какие объяснения по этому поводу он не вступал.
Один раз чистил Вадим чьи-то ботинки, солидные, черные, с рантом, случайно поднял глаза и увидел, что перед ним сидит, поставив ногу на скамеечку, не кто иной, как его бывший декан Сергей Петрович Наволочкин. Вадим чуть не умер от унижения. Сергей Петрович его, как ни странно, помнил.
— А, Громов! Вот как пришлось встретиться.
Вадим молчал, усердно полируя ботинок.
— Ну что же, дело хорошее. Вы, помнится, математику не любили. Нашли себе дело без математики, а?
Крупные брови декана по-прежнему воинственно загибались к самым глазам. Снизу, в ракурсе, лицо казалось злорадным.
— Зачем издеваетесь? — сказал Вадим.
— Что вы, я и не думал издеваться. Как здоровье вашей матушки?
— Она больна, — коротко ответил Вадим.
— Надеюсь, ничего опасного?
Вадим мотнул головой.
— Ну, кланяйтесь матушке, кланяйтесь. Скажите ей, что Люся, ее воспитанница, уже в школу ходит, во второй класс.
Вадим уже кончил с ботинками. Сергей Петрович встал, уплатил ему за работу копейка в копейку, поправил кашне, прикоснулся к шляпе.
— Ну-с, будьте здоровы. Если новая работа вам не по душе и надумаете опять в институт — заходите, поговорим. Только на этот раз без дураков. А?
Вадим кивнул. Институт, ученье — все это было как на другой планете.
Днем он работал, а вечером и ночью стирал. Анфиса Максимовна лежала все в том же состоянии, говорила «кара-ти-ти-кара» на разные лады, но голос ее звучал тише и оживления было меньше.
Однажды, придя домой, он застал ее на полу, почти у самой двери, в обнимку со стулом. Видно, она пыталась встать, выйти, куда-то выбраться, хватаясь за стул, но не справилась, упала. После этого он стал, уходя из дому, привязывать ее к кровати и запирать на ключ.
Я стирала на кухне и услышала какие-то звуки из комнаты Громовых. Кто-то стонал, плакал, почти выл. Я стукнула в дверь.
— Анфиса Максимовна, это я. Можно к вам?
Звуки усилились. Я толкнула дверь — заперта. Я поискала ключ везде, где обычно кладут ключи, — нет. Звуки становились глуше, хриплее, потом затихли. Жива ли?
Я кинулась к дворнику, умоляя взломать дверь.
— Понимаете, там больная, заперта одна, может быть, умерла…
— Не имею права взламывать частное помещение. Не позволено по конституции.
— Оставьте конституцию, там же больная, ее надо спасать.
— А сын где? На работе? Так это же близко. Сбегайте за сыном.