— Ну так что, док? — спросил Сэмпсон и впился зубами в сандвич.
— Удушение. — Праути уронил чемодан и бесцеремонно присоединился к жующим. — Черт, — пробормотал он, издыхая, — это было легкое убийство. Одно движение вокруг шеи — и бедной старушке конец. Угасла как свечка... А этот Дженни. Он хороший хирург. — Он взглянул на инспектора. — Жаль, не успел ее прооперировать. Жестокий разрыв желчного пузыря. И диабет, как я понимаю... Медицинское заключение совершенно верное. Аутопсия почти не нужна. Напряжение мускулатуры. Видны следы внутривенных инъекций...
Он говорил и жевал. Скоро разговор стал всеобщим. Предположения сыпались одно за другим. Эллери поставил у стены стул и уставился в потолок.
Инспектор вытер рот платком.
— Ну так, — проговорил он, — остался только этот Кнайсель. Наверное, он там сидит, снаружи, возмущаясь, как и все? Как, сын?
Эллери махнул рукой в знак согласия. Но внезапно глаза его сузились, и он с силой стукнул стулом об пол.
— Есть идея! Какой я глупец, что раньше не додумался!
Слушатели недоуменно переглянулись. Эллери возбужденно вскочил на ноги.
— Давайте-ка посмотрим на этого австрийца. Этот таинственный Парацельс может оказаться интересным объектом... Я всегда интересовался алхимиками.
И он почти побежал к двери амфитеатра.
— Кнайсель! Доктор Кнайсель здесь? — прокричал он.
Глава 12
СЛЕДСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
Доктор Праути смел со своих колен крошки, встал, поковырял во рту пальцем, взял свой черный чемоданчик...
— Пошел, — провозгласил он. — Пока.
Он прошел через дверь, насвистывая и шаря в кармане в поисках сигары.
Эллери Квин отступил, чтобы позволить Морицу Кнайселю войти в амфитеатр.
Инспектор Квин делал умозаключения быстро и сразу; по его мнению, Кнайсель относился к «людям-козырям». Он был мал ростом, темноволос, с европейским типом лица, с ощипанной бородкой, с глубокими и мягкими, как у женщины, глазами.
При этом Мориц Кнайсель был самым неожиданным индивидуумом из тех, кого Квин встретил в деле Абигейл Дорн.
Пальцы его были запятнаны, прожжены химикатами. Кончик левого указательного пальца был порезан и кровил. Униформа его выглядела так, будто он побывал в химической атаке: она была буквально испещрена цветными пятнами и прожжена до дыр. Даже обшлага его брюк и парусиновые туфли и те были потрепаны и прожжены.
Эллери, рассматривая его из-под полуприкрытых век, прикрыл дверь и указал на стул:
— Садитесь, доктор Кнайсель.
Ученый подчинился без единого слова. Он источал ауру всецелого поглощения своими мыслями — и это приводило в замешательство. Он не замечал взглядов ни Квина, ни окружного прокурора, ни других детективов; они же сразу поняли причину его отрешенности. Он не был напуган, не был ни уклончив в ответах, ни насторожен. Он просто был глух и слеп к окружающему.