– Я отправил его в Москву, к своему компаньону. А он пропал, словно сквозь землю провалился.
– Отправили одного?
– Конечно, нет. С тремя лучшими ребятами, лучшими. Но они ничего не знают о Ревазе, ничего не могут сказать. Он пропал из гостиницы, выйдя на минуту, и больше его никто не видел.
– Он вез деньги вашему компаньону?
– Небольшую сумму. Тысяч пятьдесят.
– Его не могли убрать из-за этих денег?
– Не могли. Во-первых, он успел передать всю сумму, во-вторых, мой компаньон – его родной дядя и мой брат. Правда, я все равно следил даже за братом, но здесь все чисто. Мой брат тоже переживает, не зная, что случилось с Ревазом.
– Где теперь эти лучшие ребята? – спросил Дронго.
– На дне Куры, – жестко ответил Давид. – Я предупреждал их по-честному, что они никогда не должны отходить от Реваза. Но перед тем, как отправить их в реку, я лично допросил всех троих. Мы нарезали их спины на ремни, но они ничего не знали. В этом я уверен.
– Не нужно было их убирать, – покачал головой Дронго, – у меня может пропасть желание помогать вам.
– Да? – искренне удивился Давид. – Ты смотри, какой чистенький. А мне говорили, что ты убил людей больше, чем я выпил стаканов вина.
– Еще одно слово – и я не возьмусь за дело вашего сына даже под угрозой новых ремней, – холодно произнес Дронго.
– Гордый, – покачал головой Давид. – Ладно, не обижайся. У вас свои правила, у нас – свои. Нельзя прощать людям плохую работу. Это урок и для других. Разве в вашем ведомстве не убирали провинившихся? Или вы всегда говорили друг другу «мерси»?
– Во всяком случае, мы не нарезали ремней, – возразил Дронго. – Если бы вы знали, как мне хочется выставить вас за дверь.
– Что-нибудь мешает? – поднял глаза Давид.
– Уважение к вашему возрасту. И потом, как бы вы ни пыжились, я все вижу. У вас большое горе, а вы сидите здесь и строите из себя такого всезнающего пахана. Глупо.
Он попал в цель. Лицо гостя как-то дернулось, обмякло.
– Да, дорогой, да. У меня большое горе, – выговорил Давид, – ты меня прости за все. Такой характер дурной. Помоги мне найти сына. У меня было три дочери, когда он наконец родился. Ты знаешь, что такое сын в такой семье? Я сам смастерил ему люльку, сам учил его ходить. Сам срывал ему вишни с дерева.
Он вдруг всхлипнул.
– Найди мне его. Найди живым или мертвым. Чтобы мать хотя бы знала, где его могила. Чтобы было куда прийти. Я ведь не наивный человек, все понимаю: шансов почти нет. Но найди мне хотя бы его тело.
– Мне понадобятся помощники.
– Бери кого хочешь, – кивнул Давид, – хоть пятьдесят человек.