Стычка с Эриком Скунсом из-за Сатклиффа, учинившего какое-то безобразие; мой журнал (так и не нашедшийся, что очень беспокоит Марлин); ветер (что всегда неприятно); протечка в туалете для учеников и потоп в Среднем коридоре; Коньман (чрезвычайно самодоволен); доктор Дивайн (то же самое); тягостная смена классных комнат в связи с протечкой, организованная (о боги!) по электронной почте, в результате чего я опоздал на двадцать минут на утреннюю замену — вести английский язык вместо Роуча.
Звание старшего учителя дает массу преимуществ. Например, заслужив репутацию приверженца строгой дисциплины, напоминать об этом приходится не часто. Повсюду слышится: «Не связывайся с Честли» — и спокойная жизнь обеспечена. Но не сегодня. Такое изредка случается, и в любой другой день я бы так не сердился. Но тут мне досталась большая группа из тридцати пяти человек — третий класс нижней ступени, и среди них ни одного, изучающего латынь. Они знали меня только понаслышке, и вряд ли последняя статья в местной газете была мне на пользу.
Я опоздал на десять минут, и класс уже бушевал. Никакого задания им не дали, и, когда я вошел, ожидая, что мальчишки притихнут и встанут, они просто взглянули на меня и продолжили заниматься своими делами. Карты, болтовня, громкая свара с опрокидыванием стульев на задних партах и вонь жевательной резинки.
Такое поведение не должно меня злить. Хороший учитель знает, что есть притворное негодование и настоящее, и притворство здесь — честная игра, вид учительского оружия, та пушка, на которую он берет учеников; но истинное негодование надо прятать любой ценой, чтобы не позволить им, умелым манипуляторам, выиграть очко.
Но я устал. День начался плохо, мальчики меня не знали, и я все еще находился под гнетом вчерашнего происшествия в саду. Эти визгливые мальчишеские голоса: «Ни черта он не может, старый хрыч!» — звучали слишком знакомо и настойчиво, чтобы можно было от них отмахнуться. Один мальчик, взглянув на меня, повернулся к соседу. Мне послышалось: «Вот вам на орехи, сэр!» — и взрыв мерзкого хохота.
И вот я — как новичок, как практикант — поддался на древний хрестоматийный трюк. Я сорвался.
— Молчать, джентльмены!
Обычно это действовало. Но сейчас — нет. Мальчики на задних партах открыто потешались над моей потрепанной мантией, которую я забыл снять после дежурства во время утреннего перерыва. «Вот вам на орехи, сэр!» — услышал я (или мне показалось), и шум только усилился.
— Я сказал, молчать! — рыкнул я.
В обычных обстоятельствах звук моего голоса пробирает, но я забыл о рекомендациях Бивенса ничего не принимать близко к сердцу. Невидимый палец ткнул меня в грудину посреди рыка. Мальчишки на галерке хихикали, и у меня мелькнула шальная мысль, что именно они приходили вчера вечером. «Думаешь, поймаешь меня, жирный ублюдок?»