И все-таки это можно изменить. Мы с ним только начали игру, а замышлялась она так давно, что жаль кончать ее слишком быстро. Он и так уже на грани увольнения, его держат только потому, что нет первого зама, а на его кафедре катастрофически не хватает людей, так что он — только на время кризиса — незаменим.
В пятницу у него день рождения. Ночь костров. Представляю, как он его боится: старики часто боятся дня рождения. Надо послать ему подарок — что-нибудь милое, чтобы отвлечь от неприятностей этой недели. Пока ничего в голову не приходит, но ведь мне пришлось столько вкалывать.
Нужно лишь время.
С тех пор я не люблю дни рождения. Игрушки, торт, бумажные шляпы и чай с друзьями — много лет все это было несбыточной мечтой, так же как и «Сент-Освальд», вызывающий зависть своим налетом богатства и респектабельности. Леон отмечал дни рождения в ресторанах, где ему дозволялось пить вино и приходилось надевать галстук. Мне же до тринадцати лет в ресторанах бывать не доводилось. «Деньги на ветер», — ворчал Джон Страз. Даже при матери мои дни рождения делались на скорую руку: торт покупали в магазине, а свечи аккуратно убирали до следующего раза в старую коробку из-под табака (с прошлогодними крошками сахарной глазури, все еще липнущими к пастельным огаркам). Подарки вручались в пакетах из супермаркета, с неснятыми наклейками, и иногда мы пели «С днем рожденья тебя», но с угрюмой, безрадостной неловкостью рабочего класса.
Конечно, с ее уходом прекратилось даже это. Отец, если не забывал, дарил деньги купить «чего тебе надо» — но ни друзей, ни открыток, ни праздника у меня не было. Однажды Пепси расстаралась — ее усилиями явилась пицца с именинными свечками и шоколадный торт, осевший с одного края. Конечно, пришлось поблагодарить, но было ясно, что меня обманывают. В каком-то смысле бесхитростные старания Пепси были даже хуже, чем ничего. Потому что, когда ничего нет, о дне рождения можно вообще не вспоминать.
Но в том году все было по-другому. Я помню тот август с невероятной отчетливостью, как помнят некоторые сны, — жаркий, душистый, пахнущий перцем и ружейным дымом, изюмом и травой. Восхитительные, жуткие, озаренные дни. До моего тринадцатилетия оставалось две недели, и отец готовил мне сюрприз.
Он почти не говорил об этом, но чувствовалось — он что-то затевает. Он был возбужден, нервозен, скрытен. То его раздражало все, что я делаю, то он впадал в плаксивую ностальгию, причитал, что я расту, и предлагал мне банку пива; и все надеялся, что когда я покину дом, то не забуду своего бедного старого папку, который делал для меня все, что мог.