Что касается других моих коллег, Изабель Тапи, как я слышал, ушла навсегда. Пуст тоже покинул нас (очевидно, чтобы закончить курсы менеджмента, сочтя профессию учителя слишком сложной). Грушинг вернулся, к тайному разочарованию Эрика Скунса, который уже видел себя на его должности, а Китти Чаймилк подала заявление на должность начальника курса в «Сент-Генри», и я не сомневаюсь, что ее туда возьмут. Далее. Боб Страннинг находится в несколько подвешенном состоянии, хотя, по слухам, ему пришлось выдержать изрядное хамство учеников, и еще говорят, что Пэту хотят предложить небывалую компенсацию, чтобы он отступился от «Сент-Освальда».
Марлин считает, что Пэт должен за себя постоять, — и профсоюз его, несомненно, поддержит, но скандал есть скандал, чем бы он ни закончился, и всегда найдутся люди, которые будут повторять избитые фразы. Бедняга Пэт. Я думаю, он еще может получить где-нибудь директорский пост или, еще лучше, должность председателя экзаменационной комиссии, но сердце его принадлежит «Сент-Освальду», и это сердце разбито. И не полицейским расследованием — они, в конце концов, просто делали свое дело, — но тысячью мелких ран: его телефонные звонки, остающиеся без ответа, неловкость при случайных встречах, приятели, повернувшиеся туда, куда дует ветер.
— Я мог бы вернуться, — сказал он мне перед выпиской. — Но будет уже не то.
Я знаю, что он имеет в виду. Магический круг, разорванный однажды, никогда не сможет восстановиться до конца.
— Кроме того, — продолжал он, — я не сделал бы этого ради «Сент-Освальда».
— Почему? — спросила Марлин, поджидавшая его. — Где был твой «Сент-Освальд», когда ты нуждался в помощи?
Пэт только пожал плечами. Этого не объяснишь, особенно женщине, даже такой уникальной, как Марлин. Надеюсь, она позаботится о Пэте, надеюсь, поймет, что некоторые вещи до конца понять невозможно.
Коньман...
Колина Коньмана, который так и не нашелся, все считают погибшим — все, кроме его родителей. Мистер Коньман собирается возбудить дело против Школы и уже ввязался в несколько шумных кампаний, призывающих ввести так называемый «Закон Колина», который включал бы обязательный тест ДНК, психологическую оценку профпригодности и строгую полицейскую проверку каждого, кто собирается работать с детьми. Тогда, как утверждает Коньман-старший, что бы ни случилось с его сыном, это больше не повторится. Миссис Коньман сбросила лишний вес и набрала драгоценностей — на фотографиях в газетах и в телевизионных выпусках это хрупкая лощеная дама, чьи руки и шея, того и гляди, сломаются под тяжестью цепей, колец и браслетов, свисающих с нее, будто елочные игрушки. Я сильно сомневаюсь, что тело ее сына когда-нибудь найдут. В прудах и резервуарах следов не обнаружено, жители горячо откликнулись на призывы о помощи, есть множество обнадеживающих догадок, всеобщее сочувствие — но никаких результатов. «Мы все еще надеемся», — твердит миссис Коньман в теленовостях, но главным для телевизионщиков стал уже не мальчик (о котором уже сказано и написано все, что можно), а сама миссис Коньман, несгибаемая в своих доспехах от «Шанели», сверкающая бриллиантами, упорно цепляющаяся за несбыточный мираж со стойкостью героини реалити-шоу, в котором ей суждено костенеть до самой смерти. Это почище «Большого Брата». Она и раньше мне не нравилась, а сейчас тем более, но я ее все-таки жалею. Марлин поддерживает ее работа, привязанность к Пэту и, главное, дочь, Шарлотта, которая не заменит ей Леона, но все равно это ребенок, надежда, обещание. У миссис Коньман нет ничего — ничего, кроме воспоминания, которое с каждым днем становится все обманчивее. Образ Колина Коньмана разросся непомерно. Как всегда в подобных случаях, он стал всеобщим любимцем, которого обожали учителя и по которому скучают друзья. Выдающимся учеником, который мог далеко пойти. На фотографии в газете он снят на своем дне рождения, когда ему исполнилось одиннадцать, может, двенадцать лет, с дерзкой улыбкой (я, по-моему, вообще не видел, чтобы он улыбался), вымытыми волосами, ясными глазами и пока еще чистой кожей. Я едва узнал его на этой фотографии, но его истинное лицо уже не имеет значения: мы запомним Коньмана таким — трагически пропавшим маленьким мальчиком.