Просторная библиотека имела с одной стороны три высоких узких окна. Все в ней было спокойно и достойно, в точности так, как любил сэр Джеймс. Пропорции этой комнаты были безупречны, и она выглядела достаточно величественно. Хозяин поработал здесь над каждой мелочью, и в величии не было ни малейшего следа холодной подавляющей отчужденности. Старинный письменный стол с добавочными откидными крышками, со стопками книг и журналов. Лампа, затемненная абажуром, была изготовлена пустотелой, но вид имела внушительный. На каминной полке желтоватого мрамора разместились десятки мелочей с большим пятисвечным канделябром во главе и тихо тикающими бронзовыми часами. Рядом высилась прелестная статуэтка из яшмы: китайский божок поднимал руку в знак благословения.
По трем стенам комнаты, на две трети ее высоты, тянулись стеллажи, тесно уставленные книгами, – с первого взгляда было видно, что это старые друзья хозяина. Их потрепанные корешки привыкли к теплу человеческих рук. Их явно не раз читали и перечитывали. Взгляд не встречал тут строгого строя дорогих тисненых переплетов, какими нередко богачи украшают свои библиотеки, чтобы на ровные ряды роскошных книг всяк взирал с почтением. Не было здесь и признаков отвратительной жадности профессионального коллекционера. Если на этих полках и попадались редкие издания, то лишь те, что владелец купил сразу по выходе в свет – купил, чтобы прочесть.
Сэр Гроули запахнул поплотнее халат и прошел к столу. В руке у него была заложенная указательным пальцем книга. Сосновые поленья, весело схваченные огнем, потрескивая в огромном камине, отбрасывали теплые блики поверх экрана на ряды знакомых переплетов, В сущности, все, что было в этой комнате, – столы и стулья, шелка и статуэтки, рисунки и книги – все подобрано было одним человеком, и слилось в гармоничном согласии с личностью хозяина.
Гроули сел за стол и раскрыл принесенную книгу. Ночные сомнения прошли, хотя, обладая тонким восприятием, он не мог ошибиться в истинном отношении к себе. Во многом сумбурные и бестолковые дискуссии вчерашнего собрания ни в чем никого не убедили, но вопрос отношения к евреям беспокоил его. Их история темна и запутана. Она теряется в толще веков, и проследить ее невозможно ни с какой, даже самой высокой точки.
«Да, разумеется, – подумал Гроули, – евреи знают, что такое несправедливость. Христианские ценности должны быть отвратительными для них. Поэтому христианство – это отрицание всей системы их ценностей. Нас, европейцев, и евреев разделяет пропасть», – он поднял глаза, не фиксируя окружающее, и посмотрел в дальний угол комнаты. Там стояли традиционные для подобных апартаментов напольные часы в форме главной башни Лондона Биг Бэна. Мерное проблескивание тяжелого маятника не отвлекало от размышлений. «Я считаю, что это абсолютно разные ветви человечества, которые действительно разделены бездонной пропастью», – подытожил лорд. Он не заблуждался относительно своих мужских качеств, но и никогда еще не получал такой откровенной насмешки, выраженной в холодном безразличии. Оба эти вопроса – отношения между расами и между полами как-то слились для него в один мучительный поток. Во многом, почти во всем он был согласен с Эльзой! «Немцам не откажешь в последовательности, – подумал Гроули, – но чаще они в своей несгибаемой последовательности продолжают двигаться в избранном направлении даже тогда, когда шоссе давно свернуло в сторону. А это уже ограниченность, даже тупость какая-то». Ему очень не хотелось, чтобы эти темы влияли друг на друга и, желая помочь себе, укрепиться в собственных позициях, сэр Джеймс перешел в соседнее помещение, где хранились подшивки газет и журналов. Здесь было сыровато. Несколько дней тому назад лопнула труба этажом выше и немало воды попало в это хранилище. Часть материалов погибла безвозвратно, часть требовала определенной реставрации. Там и сям лежали покоробленные подшивки. Лорд позвонил в настенный колокольчик и присел на кушетку.