Со стола перед ним все исчезло, не было и картин на стене.
— Проснулись, Хавьер? — произнес голос за его спиной.
— Проснулся.
— Если попробуете закричать, мне придется заткнуть вам рот твоими же носками. Так что будьте благоразумны.
— Я не в том состоянии, чтобы кричать, — ответил Фалькон.
— Неужели? — сказал голос. — Я вижу, вы занимались чтением. Ну и как, прочитали?
— Прочитал.
— И что же вы думаете о великом Франсиско Фальконе и его надежном агенте, Районе Сальгадо?
— А как ты считаешь, что я могу о них думать?
— Скажите, я хотел бы это услышать.
— Я уже догадывался, что он был гнилой личностью… Я нашел в его мастерской те пять жутких холстов… а теперь… я в этом уверен. Я до сих пор не знал, что он был еще и мошенником. Теперь он для меня однозначно мерзавец, и больше ничего.
— Люди весьма снисходительны к гению, — сказал голос. — Ваш отец это понимал. В наши дни, если ты гений, тебе позволено даже насиловать и убивать. Почему мы все прощаем тому, кого Бог наделил талантом? Почему мы миримся с заносчивостью и грубостью какого-нибудь дурака футболиста только потому, что он гениально забивает голы? Почему мы закрываем глаза на пьянство и грязные связи поэта, пока он дарит нам прекрасные стихи? Почему мы все спускаем гениям?
— Да потому что лень связываться, — ответил Хавьер.
— Ваш отец был прав, — произнес голос. — У вас действительно своеобразный взгляд на вещи.
— Когда он тебе такое сказал?
— Это есть где-то в его дневнике.
— Он всегда говорил мне, что я благословлен нормальностью.
— Просто у него были кое-какие подозрения.
— Какие, например?
— Все по порядку, — заявил Серхио.
— Ну так давай, устанавливай порядок.
— До какой подлости, по-вашему, мог опуститься ваш отец? — спросил голос. — Пока нам известно, что он был убийцей, контрабандистом, развратником, мошенником и вором. В мире полно людей такого сорта. Это обыкновенные мерзавцы. Что же выделяло его из их ряда?
— Мой отец был наделен харизмой. Он был обаятелен, остроумен, интеллигентен…
— Никакой вампир не станет ходить по улицам, роняя с клыков кровь, — сказал Серхио. — Ему приходится быть двуличным, иначе общество сразу же отторгнет его.
— Отец понимал, что человеческая натура двойственна, что добро и зло сосуществуют в каждом из нас…
— Это отговорка, Хавьер, — сказал голос. — Не это делало его исключительным.
Фалькон дернулся, и путы натянулись, послав в мозг болевой импульс.
— Он святотатец, — сказал Хавьер.
— Обычное дело.
— Он предатель.
— Ничего особенного, но уже теплее, — произнес голос. — Постарайтесь придумать что-то выдающееся, из ряда вон выходящее…