— Мы едем обратно в квартиру? — спросила она.
— Вы умная женщина, донья Консуэло, — ответил он.
— Опоздали, теперь вам ко мне не подольститься.
— Вы много общаетесь с людьми, — сказал он. — Вы их хорошо знаете. Я думаю, вы понимаете, чего требует от меня моя работа.
— Омерзительной подозрительности, вот чего.
— Вам известно, сколько убийств совершается в Севилье каждый год?
— В этом веселом городе? — спросила она. — В городе уличных оваций, постоянных cervecitas у tapitas con los amigos.[14] В городе de los guapos, de los guapisimos?[15] В благочестивом городе Девы Марии?
— В городе Севилье.
— Тысячи две, — сказала она, словно бы подбрасывая цифру в воздух своими окольцованными пальцами.
— Пятнадцать, — уточнил он.
— Удар в спину — это метафорическое убийство.
— Наркотики — вот причина большинства этих убийств. Немногие оставшиеся подпадают под рубрику «бытовые» или «в состоянии аффекта». Во всех этих случаях — во всех, донья Консуэло, — жертва и преступник знали друг друга и чаще всего жили бок о бок.
— Тогда вы столкнулись с исключением, старший инспектор, потому что я не убивала своего мужа.
Они спустились в туннель у старого вокзала на Пласа-де-Армас и, выехав на бульвар Христофора Колумба, покатили вдоль реки мимо арены для боя быков «Ла-Маэстранса», здания оперы и Золотой Башни. На воде играли яркие солнечные блики, высокие платаны шелестели густой листвой. В такое ли время сознаваться в убийстве, чтобы все оставшиеся весны провести за решеткой?
— Отрицание — это очень стойкая жизненная позиция… — начал он.
— Не знаю, мне не приходилось ничего отрицать.
— …потому что не возникает сомнений… никаких.
— Я либо лгу, либо сама глубоко заблуждаюсь, — сказала она. — Но по крайней мере себе я всегда говорю правду.
— Но говорите ли вы ее мне, донья Консуэло?
— Пока… но, возможно, я передумаю.
— Не понимаю, как вам удалось убедить бывших пассий вашего мужа, что вы безголовая шлюшка.
— Я соответственно одевалась, — ответила она, постукивая ногтями по стеклу, — и соответственно разговаривала.
— Значит, вы превосходная актриса.
— И это против меня!
Их глаза встретились. Его — мягкие, карие, с табачным оттенком. Ее — две аквамариновые льдинки. Он улыбнулся. Вопреки его желанию, многое в ней ему нравилось. Ее твердость. Ее волевой рот. Интересно, какой он на вкус, подумал он, но сразу же отбросил эту мысль. Они пересекли мост Генералиссимуса, и он сменил тему:
— Я раньше как-то не замечал, что тут настоящий франкистский уголок. Этот мост, улица Карреро Бланке.
— Как вы думаете, почему мой муж жил в Эдифисьо-дель-Пресиденте?