– Да ну их! – сказал Павел Мартынович. – В Неаполе надоели.
– Папа, это неудобно. И потом – что за прием без дипломатов? Хотя бы один посланник нужен.
– Эт самое… одного пригласишь – другие обидятся. Давай уж по-семейному.
– А ты пригласи какого-нибудь… необычного. – Катя потрепала Павла Мартыновича по затылку. – Какой ты сегодня… душистый.
– Необычного? – Павел Мартынович сомлел под Катиной рукой. – Перса, что ли?
– Ну, я не знаю… Или героя какого-нибудь…
– Постой, – сказал Павел Мартынович. – Постой-постой… Что мне давеча Безбородько… Помнишь рыцаря с Мальты?
– Рыцаря? – Катя широко раскрыла глаза.
– Ну да, что приезжал за паспорта-ами! – подсказал он, виляя лопатками. – Еще в Неаполе, помнишь? Так он же тут героем стал! А он, кстати, ведь и посол…
– А-а… – Катя зевнула. – Он разве посол?
– Может, его? – Павел Мартынович воодушевился. – Хотя нет, какой он посол? У нас с Мальтою…
– Так ты ведь не хотел дипломатов? – Катя отняла руку от мужнина затылка и потянулась.
– И как мне сразу-то?… – Павел Мартынович заерзал, призывая Катину руку обратно. – А, Тюша? Это будет гвоздь программы!
– Гвоздь? – сказала Катя. – Интересно.
Приглашение от Скавронского поразило рыцаря как гром среди ясного миланского неба. Бал приходился под вечер вторника на Страстной неделе по католическому календарю.
"Через четыре дня… – тупо думал Джулио. – Сегодня, завтра, послезавтра… Неужели она в Петербурге? И в чем идти? Какая все-таки слякоть!…"
Джулио поднес карточку к глазам, провел пальцем по ребру. И внезапно ярко представил Катерину Васильевну. Такой, как увидел первый раз на улочке Неаполя. И словно бы луч того солнца упал вдруг через окно в комнату.
Словно в награду за дни, когда Катин портрет досадно расплывался в памяти, а отдельными воспоминаниями: самовольное ощущение руки в ладони, лавандовый запах, а то независимый взлет ресниц или роза в каштановых волосах – она встала теперь, словно одним махом начертанная то ли по трепетному холсту, то ли по самому дну глазных яблок.
"Нельзя ехать, – думал рыцарь, глядя в вечерний мрак за окном. – Страстная неделя – какие пиры…"
По черному стеклу бегали блики. он приглушил лампаду на стене и сквозь проясневшее стекло разглядел каменную глыбу и пустынный тоннель переулка с одиноким масляным фонарем на углу.
"Тайная вечеря на двести персон… Что за персоны? – ревниво подумал он. – Странствующим и болящим в пост не возбраняется… Я, кажется, и то, и другое…"
Он осторожно провел пальцем по бугристому свинцовому желобку, намертво запаявшему квадратик стекла в дубовый переплет. Постучал карточкой по стеклу.