– Кстати, я забыл предупредить, – перебил Головкин. – великий князь Павел Петрович питает к Мальтийскому ордену самые сердечные чувства. Но тот, кто питает сердечные чувства к самому Павлу Петровичу, подвергается в России даже большему риску, чем поместья Мальтийского ордена во Франции… и Остроге.
Головкин выдержал паузу.
– Вы, кстати, знаете, что по-русски означает "острог"? – продолжал он. – Тюрьма, господин капитан.
Джулио повел плечами. "Быстро они получили инструкции, – подумал он. – То, что выдал рыжий об отношении русской царицы к наследнику, называется крамола. Потому что правда. Но не для того дипломаты разъезжают по свету, чтобы рассказывать правду…"
– Ну вот, я выдал вам государственную тайну, а вы все еще сердитесь, – сказал Головкин. – Вы можете выразить благодарность послу сегодня между пятью и шестью вечера. Они гуляют в это время в Каподимонте…
– В Каподимонте? – эхом невольно повторил Джулио.
Головкин снова усмехнулся, и Джулио вдруг сделалось стыдно за все: за чехарду ног под столом; за жалкую, рыцарскую только по виду уловку с краденым крестиком; за свою неуместность на должности посла Священного Мальтийского ордена… А главное – за глупую, никчемную тягу к этой мягкой русской графине…
– Правда, он гуляет не один, а с супругой, – донесся голос Головкина. – Но я не думаю, что это может помешать выражению простой человеческой признательности.
Казалось, каждая из веснушек Головкина лучилась такой рыжей, такой лисьей приязнью.
Выйдя из здания посольства, Джулио велел нести паланкин следом.
Он чувствовал, что его переигрывают. Что инициатива перехвачена рыжим русским громилой, в котором не ожидаешь даже намека на тонкий ум.
Достигнув мола Сан-Винченцо, Джулио остановился при виде "Пеллегрино" и гордого флага над кормой.
В пологих закатных лучах ему показалось, что "Пеллегрино" с укоризною косит на него глазницей якорного клюста. "Линия обороны раскисла у нас, брат, где-то на дальнем фланге", – прочитал он в якорном зрачке. "Но который из флангов дал слабину?" – немо спросил в ответ Литта. "Пеллегрино" лишь осуждающе качнулся в слабых волнах у неаполитанского пирса.
Джулио вздохнул и пообещал себе никуда более с корабля не ходить, поблагодарить Скавронского письменно и утром тронуться в путь.
Пирре
Е. В. Энгельгардт-Скавронской
Какой там молодец проворной,
Прекрасный, статный, вспрыскан весь
Водой душистой, благовонной,
В саду, в цветах между древес,
Тебя в беседке обнимает?
Толь страстно к сердцу прижимает
И огнь с смеющихся пьет роз?
И для кого ты так небрежно
На голубые взоры нежно