Орлов неожиданно легко поднялся из-за стола, и Литта с некоторой опаскою глядел на приближающегося старого графа.
"Скольких людей он обнял за свою жизнь? – подумалось Джулио. – И каких людей!"
– Мальтийского-то рыцаря впервые еще обни… – словно прочитал его мысли Орлов, растопыривая руки. -…м-маю! – вдруг взвизгнул граф.
Литта притиснул его к себе одной рукой с такой силой, что как ни буйна была орловская кровь, а отлила от графского лица так, что насилу прилила обратно.
– Отыгрался? – сипло вымолвил чесменский герой, отдуваясь. – Усваиваешь. Раз такой гордый, имей в виду еще вот что. Канцлер Безбородько есть хохол. А филеров у нас одевают в желтую клетку. Рыцарь, понимаешь, едрит твою жизнь!
В отличие от Джулио, произведшего в огромной русской столице фурор, Волконский на крохотном островке впечатления не произвел никакого. На Мальте заезжих видали всяких и ко всяким привыкли. Русский – значит, поляк. А кого может удивить поляк?
Впрочем, одно приглашение Дмитрий Михалыч все-таки получил. И вот как это произошло.
Едва обустроившись, Волконский приказал Фоме разузнать, как порассмотреть другие два острова архипелага: Гозо и маленький Комино18.
– Без пропуска из комендатуры порта – никак, ваша светлость, – после обеда доложил Фома.
– Приготовь мальтийское платье, – сказал Волконский. – Рыбу ловить без пропуска, я чай, позволено?
Фома пожал плечами:
– На факелы. И то когда луны нету. А то луна их сбивает.
– Кого сбивает? – уточнил Дмитрий Михайлович.
– Рыбка идет на факел, пока луны нету. Тут они ее сетью окружат и тащат. А то еще в три факела бывает…
– Ты, я смотрю, глазастый…
– Как учили, ваше сиятельство. Когда много света, рыбка, знаете, теряется.
В Чиркевву – на дальнюю оконечность Мальты – выехали засветло. Отсюда до Комино и Гозо рукой подать. Поехали на повозке, запряженной почему-то коровой. Корова нервно косилась на огромные удилища, купленные Петром в лавчонке, торговавшей скобяными изделиями.
Дорога вилась вдоль берега, мимо желтых сторожевых башен, с которых солдаты любовались зажиточным мальтийским купцом, любующимся с телеги влажным мальтийским закатом.
"А может, это не корова? – меланхолически размышлял подозрительный Фома, устроившись на задах возка. – Что-то больно любопытная. И цвет у ней загадочный. И сисек не видать".
– Слышь, – сказал он вознице.
Но возница не только на иностранных, но даже и на родном наречии изъяснялся с затруднениями. Зато довольствовался миской кукурузной каши, после мучительных переговоров предложенной Петром в качестве аванса.
Приехав в Чиркевву, возница стал тыкаться во все подряд лачуги – поместить рыбаков до полуночи, но везде было занято.