Гэн и господин Осокава устроились на другом конце комнаты возле окон, подальше от своих соотечественников. Строгие правила вежливости не позволяли другим мужчинам присоединиться к ним без приглашения. Даже в таких чрезвычайных обстоятельствах субординация оставалась нерушимой. В своем нынешнем настроении господин Осокава не нуждался в компании.
– Он был потрясающим аккомпаниатором! – сказал он Гэну. – Я чувствую свою ответственность за них обоих. – Из всех мужчин в комнате господин Осокава был единственным, кто оставался в пиджаке и галстуке. Вообще, его костюм поразительным образом сохранил свою безупречность.
– Вы хотите, чтобы я ей сказал?
– Что?
– Об аккомпаниаторе? – уточнил Гэн.
Господин Осокава посмотрел на Роксану Косс, которая по-прежнему сидела отвернувшись, лицо ее скрывал каскад волос. Несмотря на то, что рядом с ней на софе сидели другие люди, она казалась совершенно одинокой. Священник находился рядом с ней, но не с ней. Глаза его были закрыты, губы как будто беззвучно шептали слова молитвы.
– О, я думаю, она это знает! – А затем добавил с сомнением: – Я уверен, что все ей об этом уже говорили.
Гэн не настаивал. Он ждал. В его обязанности не входило давать советы господину Осокаве. Он знал, что секрет его профессии заключается в умении ждать, пока хозяин придет к тому или иному заключению.
– Если это не покажется слишком бестактным, – наконец сказал он, – может быть, вы передадите ей мои соболезнования? Скажите ей, что я считал ее аккомпаниатора смелым и талантливым человеком. – Он посмотрел Гэну прямо в глаза, между ними промелькнуло что-то необычное. – А что, если я действительно несу ответственность за его смерть? – снова спросил он.
– Каким образом?
– Ну, это же мой день рождения. Они приехали сюда ради меня.
– Они приехали сюда работать, – возразил Гэн. – Они вас вообще не знали.
Господин Осокава, которому только что исполнилось пятьдесят три, выглядел внезапно постаревшим. Он совершил ужасную ошибку, принимая такой дар, и теперь он как будто расплачивался годами своей жизни.
– Скажите ей, да-да, скажите ей обязательно, что я очень скорблю.
Гэн кивнул, поднялся со своего места и пересек комнату. Комната была огромной. Даже если не считать большой прихожей и столовой, примыкавших к ней с разных концов, сама гостиная имела весьма сложную конфигурацию и состояла из трех отдельных помещений, так сказать, комнат в комнате, заставленных стульями и креслами. Для концерта вся мебель была сдвинута к стенам, а потом, в ходе дальнейших событий, постепенно снова возвращалась в середину, совершенно стихийно и хаотически, потому что заложники устраивались как могли. Если водрузить в этой комнате стойку регистратуры, она станет напоминать огромное гостиничное фойе. А если бы здесь был пианист, подумал Гэн… но тут же отбросил эту мысль. Роксана Косс сидела одна, но неподалеку от нее располагался молодой террорист, прижимающий к груди винтовку. Гэн уже видел раньше этого мальчишку. Это он держал Роксану Косс за руку, когда все заложники в первый раз легли на пол. Интересно, почему он запомнил именно этого, ведь все остальные сливались для него в одно неразличимое целое? Очевидно, что-то было в его лице, нежном, в некотором смысле интеллигентном, неординарном. Гэну самому не понравилось, что он это заметил. В этот момент парень открыл глаза и встретился взглядом с Гэном. Минуту они смотрели друг на друга, а затем одновременно отвели глаза в стороны. В животе у Гэна появилось странное тянущее чувство. Тем легче будет говорить с Роксаной Косс. Она не пугает его так, как этот парнишка.