— Лучше не раздражай меня, — рассердился Эллери.
— Итак, — загадочно произнес судья, — ты полагаешь, что смог исключить всех с помощью этого анализа, верно?
— Разумеется!
— Но это не так.
Эллери нервно закурил сигарету.
— О, — удивился он, — неужели? Кого же я пропустил, скажи?
— Судью Маклина.
Я чуть не поперхнулся чаем, наблюдая за удивленным выражением обычно невозмутимого лица Квина. Судья подмигнул мне и принялся подпевать в такт балалайки.
— Боже мой, — буркнул Эллери с досадой. — Я явно заблуждаюсь. Хм. Дорогой Солон, как говорила старая овца молодой, когда та уходила из дому, смотри не обманись.
Пожилой джентльмен перестал подпевать.
— Хочешь сказать, что ты и меня принимал во внимание? Ах ты, щенок! Это после всего того, что я сделал для тебя!
Эллери широко улыбнулся:
— Но я знаю рецепт, согласно которому правда — это, прежде всего, красота, а красота — это правда, и к черту всех старых друзей, так? Я рассматривал твою персону исключительно с точки зрения уравнения логики. Должен признаться, что я испытал сильное облегчение, когда смог исключить тебя.
— Вот спасибо, — отозвался судья; он выглядел подавленным. — Ты об этом ни разу не упоминал.
— Ну... это не та вещь, которую приятно говорить друзьям.
— Однако на каком основании ты его исключил, Эллери? — воскликнул я. — В твоем рассказе мне явно не было ничего...
— В рассказе, может, и не было, — рассмеялся Эллери. — Но это будет искусно предано забвению в книге. Помнишь, Солон, наш разговор со Стеббинсом в то воскресное утро?
Пожилой джентльмен кивнул.
— Помнишь, что я сказал ему?
Пожилой джентльмен покачал головой.
— Я сказал ему, что ты не умеешь плавать.