И сейчас же около повозки услышала разговор, в котором часто упоминалась фамилия Халевина.
Стояли и говорили, не видя ее, трое.
Балахонцев, Пунин и молодой безусый офицер, которого она раньше не знала и никогда не видела.
- Я знаю, - говорил Балахонцев, - я знаю, к чему все сие делается; все это негодяйство и мерзость, - просто хочет, подлец, крест на шею заработать. Спрячется в погреб и будет сидеть до прибытия наших войск, вот и вся недолга.
Молодой офицер, не соглашаясь, покачал головой.
- Поступок истинного россиянина, - сказал он, - наш бургомистр не на словах, а на деле - герой.
Пунин не принимал участия в разговоре; он стоял молча, наклонив круглую умную голову.
Офицер картинно взмахнул рукой.
- Если бы сей герой явился во времена аттические...
Пунин вдруг повернулся к офицеру.
- Не герой и не подлец, - сказал он просто, - а государственный изменник.
x x x
Возвратившись домой после проводов жены, Иван Халевин стал сейчас же собираться.
Отпер боковой шкаф и вынул из него оружие: пару кремневых пистолетов, офицерскую шпагу и два зашитых мешочка с порохом.
Старое кремневое ружье с огромным зубчатым кремнем и золотой насечкой он осмотрел два раза и, наконец, решительно отодвинул в сторону: для обороны оно не годилось. В крайнем случае, его можно было оставить про запас, для поднесения какому-нибудь пугачевскому воеводе.
Несколько бумаг лежали внизу шкафа, и он тщательно сжег их на свечке, а пепел растоптал и развеял по комнате. Потом он поднялся вверх, в картинную галерею, - так он любил называть верхнюю половину своего дома, - и тщательно осмотрел все стены. Картин у него было очень много: и в гостиной, и в спальне, и даже в людской, - всюду висели большие, тяжелые полотна в неуклюжих золотых рамах.
Он любил картины и скупал их везде, где находил. Сначала он довольствовался одной Самарой, потом списался с Симбирском и Казанью, а за последнее время ему удалось завязать отношения с Щукиным подворьем, и вот оттуда, вместе с партией сукна и ситца, стали приходить товары совершенно иного рода: старинные гравюры на больших синеватых листах, тонкие четырехугольные доски с ликами святых, толстые и неширокие доски с темной живописью, ушедшей глубоко внутрь.
Перевозка таких картин была делом нелегким. Огромные, как паруса, полотна посылались свернутые в трубку, гравюры укладывались в папки, доски шли в ящиках, тщательно обитых рогожей или наполненных древесными стружками.
Картины Халевин собирал уже несколько лет и хотя мало понимал их смысл и достоинство, но каждый жанр у него имел свое особое место. Так, над письменным столом висела небольшая, темная картина, изображающая монаха с раскрытой книгой и черепом. В спальне, над кроватью, блестело огромное розовое полотно, изображавшее толстую женщину с склонившимся над ней лебедем. Над столом висели убитые зайцы, груда фруктов и небольшая старинная гравюра, изображающая человека в богатом платье, поднявшего серебряный стакан, доверху наполненный вином.