«Интересно, что подумает Мишель, когда узнает, что я умер? – спрашиваю сам себя. И не знаю, что ответить.– И что скажет Васу? Он же меня ждать будет. Глупо как все… С Миланом нет связи?»
«Нет».
Помолчали. Неожиданная мысль приходит в голову.
«Давай споем, а?» – говорю я.
«Ты пой. А я тебе помогу. У меня и голоса-то нету»,– отвечает Триста двадцатый.
Я закрываю глаза.
Summertime, time, time,
Child, the living’s easy.
Fish are jumping out
And the cotton, Lord,
Cotton’s high, Lord, so high,—
тихонько затягиваю себе под нос, преодолевая боль внутри. А в ушах моих звучит тягучая мелодия. Я отдаюсь ей полностью. Плыву по бархатным волнам грусти. Солнце ласково светит в глаза сквозь неплотно сомкнутые веки. Триста двадцатый поддерживает меня. Ему хорошо. Как и мне. Жизнь – глупая штука. И кончается всегда не так, как мы хотим. Как правило – вопреки тому, чего мы хотим. Так что все нормально. Нормальнее не бывает. Глупо дергаться, когда от тебя ничего не зависит.
И вдруг:
«Обнаружена гравитация».
«Что?»
«Обнаружена гравитация. Есть захват посадочной ловушкой…»
Легкая дрожь ложемента. Кажется, я могу ощутить стыки на покрытии посадочной палубы, по которой нас волокут. Толчок. Фонарь съезжает в сторону. Резь в глазах. Яркий свет врывается в мою мрачную пещеру. Чьи-то руки освобождают меня из ремней. С чавканьем высвобождают из полузаполненной гелем кабины. Ченг. И еще кто-то. Наверху меня сразу, как в люльку, кладут в реанимационный блок. Воздух внутри скафандра начинает пахнуть аптекой. Из соседней кабины откачивают загустевший гель. Видна часть тела Милана. Кажется, задница. Он так и лежит, как упал,– головой вниз. Вокруг мельтешение белых роб: пожарники с тяжеленными раструбами пеногенераторов, медики…
Дрожь палубы. Моргание предупреждающих ламп. В отсек медленно вкатывают «Москито» Борислава. Парковщик отмахивает флажками, такими нелепыми в царстве вакуума. Медик надо мной показывает большой палец. Типа: «Не дергайся, пацан». Мне-то что. Нет так нет. Я и не дергаюсь. Мне даже в кайф полежать на холодке. Особенно после всего, что было.
Ченг машет руками, разгоняя свою коричневопузую братию по местам. Пласты обшивки безжалостно вскрываются, обнажая нежное ячеистое нутро. Кажется, угрозы взрыва нет. Атмосферные индикаторы наливаются желтым. Постепенно зеленеют. Наконец, с меня срывают шлем. Грохот и крики сразу же глушат меня. Кружится голова. Пар валит изо рта – в отсеке еще жуткий холод.
– Как Милан? – спрашиваю я.
– Живой. Ничего серьезного. Денек полежит в реаниматоре,– отвечает медик через поднятое стекло шлема.– Ты тоже можешь встать. Минуту еще полежи и топай. Все нормально с тобой. Подкрепляющего тебе ввел. Будет голова кружиться – присядь на минутку, пройдет. А потом – сходи на обед. И как можно больше горячего.