Аленький цветочек (Разумовский, Семенова) - страница 314

– Друг, друг… – От внезапно подхлынувшего сострадания у Эдика даже слезы выступили на глазах. Влекомый светлым порывом, он шагнул к кровати и, всадив иглу шприца в пластиковую капельницу, придавил шток до упора. Радужная жидкость завинтилась тоненькой струйкой, потом образовала размытый клубок и начала втягиваться в прозрачную трубочку. – Держись, брат, ща и тебе хорошо будет… Поплаваем в розовом море… Русалки там такие… каракатицы… Чур только, не брызгаться…

Глеб Буров никак на его старания не отреагировал. Даже глаз не открыл. А возле стены, на узенькой, притащенной откуда-то кушетке крепко спала под наброшенным пледом пожилая женщина. Его мать Ксения Ивановна. Спала – силы-то человеческие не беспредельны…

А ведь известно, что с ребёнком всё как раз и случается именно тогда, когда мать отвернётся. Даже в зорко охраняемой, от всех мыслимых и немыслимых напастей защищённой «Семёрке»…

– Ну что, брат? В кайф тебе? – прошептал Эдик. – Ну, торчи, торчи… мешать не буду…

Неслышно открыв дверь, он выбрался в коридор, сунул порожний шприц в мусорницу и вернулся к себе. Забрался под одеяло, свернулся калачиком… Его переполняло ощущение счастья. Огромного и всемирного. Оно пузырилось и играло всеми цветами, точно сладкое море из его сна. «Счастья… Всем… Сразу и даром… – всплыла в памяти окрошка из когда-то прочитанных строк. – И чтобы никто не ушёл обиженным…»

На следующий день у Виринеи, Вени, Альберта и спевшихся с ними Гринберга с Капустиным была запланирована страшная месть в отношении Андрея Александровича Кадлеца. Разведав пять циферок на его кейсе, молодые учёные вознамерились подложить в серебристый чемоданчик несколько пришедших в негодность плат от компьютера. Ребята заранее предвкушали, как разразится истошными воплями чувствительная система сигнализации, после случая с трансформатором сменившая – радениями всё того же замдиректора – допотопные турникеты на вахте. Как вылетит во всеоружии доблестный спецназ и устроит показательное задержание. С жуткими криками, лязганьем затворов и – при малейшем намёке на уважительный повод – с непобедимыми приёмами рукопашного боя. А потом, что существенно хуже, тщательное, со вкусом организованное дознание и разбирательство, бесконечные объяснительные, подписки о невыезде (если повезёт) и прочие ужасти-прелести чекистского бумаготворчества. «Я мстю, и мстя моя страшна!» А нефиг было Глеба Бурова биомассой называть!..

Вышло, однако, как в байке про диссидента, который в годы застоя каким-то образом вырвался за рубеж. Хотел вывезти и жену, но сразу не получилось: она работала в «ящике» и была, естественно, сугубо невыездной, причём на годы вперёд. Рассказывают, диссидент тогда нанял сумасшедшего шведа, чтобы тот перелетел на маленьком самолёте через скудно охраняемую границу с Финляндией, сел на лёд определённого озера в северной части Ленобласти, забрал женщину и умотал с нею обратно. Сказано – сделано! Бесшабашный пилот прилетел куда следовало точно в назначенный срок. Опустился благополучно на лёд… Только вот жены диссидентской – нет как нет! Швед ждал, ждал… Наконец подкатил на своём аппарате к рыбакам, сидевшим над лунками, и на ломаном русском осведомился, не видели ли они поблизости такую-то даму. Приезжую из Ленинграда. «Не, не видели, – ответствовали рыбаки. – Да не ждите, не будет её: автобус сегодня не пришёл…»