— Кончай, парень, проверять нас на прочность, — сказал он, копируя южную манеру речи Вестуэя и чутьчуть, необидно, утрируя ее. — Возьмешь ты их живыми или нечаянно заденешь прикладом, все равно прессы тебе не миновать. Сам факт такой, что деваться некуда. Твое же командование будет вынуждено сообщить по инстанции. А в штабах репортеры тоже водятся. И посыпятся сюда ребята из газет, радио, с телевидения. Начнут рядовых расспрашивать. А я так думаю, что в твоей богадельне не все тебя взахлеб любят. Кому-нибудь ты обязательно на мозоли наступал. Может быть, даже вот этим, которые около нас стоят и скалят зубы. Вот они и расскажут то, что тебе бы не хотелось. Так что, как ни крути, а выгоднее захватить нас на это сафари. Мы — очевидцы, значит, больше нас уже никто ничего не скажет. А мы в благодарность за хорошее отношение где надо отвернемся… И ты всегда сможешь апеллировать к нам: если уж мы чего-то не увидели, значит, того и не было…
Аргументы были весомыми, и сержант их оценил. С пилотом вертолета договорились еще быстрее. Правда, из-за двух людей ему приходилось делать лишний рейс, однако «ради парня, вдосталь нахлебавшегося вьетнамской каши», он охотно согласился поработать.
Но вечером, в номере гостиницы, репортеры крепко поспорили.
— Ты не имел права давать этому громиле такую гарантию, кипятился Бедворт. — По сути, ты толкнул его на убийство. Он схватит этих выживших из ума стариков и прикончит их. А мы будем вынуждены лжесвидетельствовать…
Браун лежал на кровати, задрав ноги в пестрых носках на лакированную спинку, и посасывал трубку, пуская дым в потолок. При последних словах молодого коллеги он повернул голову и с любопытством взглянул на него.
— Если не хочешь лжесвидетельствовать, надо было идти в проповедники. Там эта проблема решается просто: прихожане громко молятся о благоденствии ближнего, а в душе мечтают, чтобы у конкурента сгорела автомастерская. Ты передаешь богу их явные пожелания, бог читает в душах тайные и не исполняет ни те, ни другие. Зато декорум соблюден и все довольны — и прихожане, и бог, и ты. Сразу предупреждаю; сюжет не мой, а Марка Твена. Не вздумай присвоить — оскандалишься.
Бедворт даже поперхнулся виски со льдом, которое он крохотными глоточками отхлебывал из высокого бокала — непременной принадлежности любой гостиницы, к какому бы разряду она ни относилась. Поспешно отставив бокал, он вскочил с кресла и встал перед Брауном в вызывающей позе, уперев руки в боки — ни дать ни взять толстуха Лорен, продавщица жареных орешков на сороковой улице в Нью-Йорке, усмехнулся про себя Браун.