Установить почтовый ящик оказалось в конце концов не так уж сложно, верно? Мои инструкции были очень подробны, к тому же готов спорить, что вы попросили помочь племянника: нынешние пятнадцатилетние, похоже, рождаются на свет прямо за компьютером. А может, вам помогли люди из Почтовой полиции: только зря они надеются засечь меня, в сети я один из лучших игроков. У меня есть софт моего собственного изобретения, который маскирует мой IP-адрес сколько потребуется. Компьютерщики вам скажут, что это сообщение отправлено из Парижа, из Токио, из Аделаиды, а на самом-то деле я нахожусь в Аббьятеграссо, или в Тревильо, или даже в самой прокуратуре. Нет, не для того, чтобы попасться, решил я вам писать. Но тогда зачем?
Когда я прочел в газетах, что расследование поручено вам, я испугался. Вы — мой судья! Судья-женщина, она не ищет популярности, зато всегда точна, решительна — так о вас пишут. А потом я подумал, что в сущности это даже лучше, потому что вы меня поймете, вам я могу попытаться все объяснить. Нет, не на снисходительность я надеюсь, и потом не вас мне следует просить о ней, а суд, где будет рассматриваться мое дело, но зачем мне снисходительность суда, раз я знаю, что меня не поймают? Просто вчера я сказал себе, что, наверное, любой человек — это память, которую он по себе оставляет, и ничего больше. Поэтому мне хотелось, чтобы память обо мне была точной, верной, правдивой, и тут, конечно, я не могу положиться на свою мать: ее понимание мне обеспечено в любом случае. Справедливость, даже в отношении воспоминаний, — ваша обязанность, господин судья.
В Интернете я нашел ваше недавнее интервью: спрашивали о работе, потом о личной жизни, почему не замужем, есть ли у вас кто-нибудь; все личное вы обошли, но вежливо, и журналистам пришлось довольствоваться дежурными темами вроде музыки или книг. Помню, вы ответили, что любите Сименона. И тогда я подумал о «Lettre á mon juge»,[1] где убийца пишет судье, настаивая на своей виновности, пишет, вопреки всем попыткам адвоката приуменьшить его вину: он думает не о том, чтобы спасти свою шкуру или чтобы ему скостили срок, ему важно объяснить, почему он убил, почему обычный человек становится убийцей, что за этим стоит.
И мне тоже важно объяснить и потом понять и быть понятым.
Но, может быть, мне достаточно просто объяснить. Все говорили о немотивированном преступлении, утверждали, что у жертвы не было врагов. Это не так, и я хочу объяснить, потому что бессмысленное преступление, за здорово живешь, кажется мне еще ужаснее того, что я совершил. Только звери убивают без всякой причины. Помните случай, когда швыряли камнями по автостраде? Когда этих ребят арестовали, я подумал, что они не заслуживают снисхождения, они не люди, ведь люди не убивают без разбору. Я не убивал без разбору. Я не ищу оправданий или там смягчающих обстоятельств, я просто говорю, что за головой, раздавленной «рено-4», стоит целая история, и не только моя. В семидесятые годы твердили: «Виновато общество», это превратилось в рефрен и стало поводом для шуток: двойка по математике — виновато общество, вмятина на крыле машины — общество, изменил невесте — снова общество. Мне бы очень хотелось сказать, что в смерти Джулиано Лаянки виновато общество, но что такое общество, я знать не знаю, повторяю только, что тут целая история, история запутанная, которая началась три года назад и приведет к следующему преступлению, тому, что я вот-вот совершу.