Этой ночью я стал шакалом, кровавым соучастником зла; погибшие пацаны глупо расплатились за грязные деньги своих хозяев и за скоропалительные мечты вырваться в князи. Они получили свое, а их сверстники и дальше будут расплачиваться, потому что идет вторая волна передела все того же народного достояния. Ничего нового не создано. Появились поднакопившие силу «обделенные при дележе». И тысячи заводов, фабрик, предприятий, организаций, всяческие ВПК, ТЭК, АЭС, ГЭС, ГСМ, ООО, ЗАО, ОТО, АТУ и другие бессмысленные трибуквия, – полетят под молот аукциона, а за ним – и жизнь, и смерть, и безумная любовь… За эти деньги можно все отдать…
– Я сегодня очень устал, – сказал я без всякого притворства; и чтоб хозяйка не восприняла мои слова как посягательство на ее дурацкие подушки, тут же обрезал: – Пока! Мне пора, мой друг, пора!
Она вскочила с необычайной резвостью:
– Я не могу вас так отпустить. По крайней мере, вы должны поужинать. И никаких возражений.
Но я так устал, глаза будто медом заплыли – сладким, тягучим, от которого влекло в липкую дрему… Я пошатнулся на стойком стуле – чуть не рухнул.
Меня поддержала только вера в справедливость. Во всемирном масштабе.
– Что я должен делать? – спросил я пожухлым, как ноябрьский лист, голосом.
Ответа не почувствовал. Помню, какая-то ладошка потянула меня за руку, я очутился на комбинированном диване, превратившемся в кровать… Мне приказали лечь.
«Ляжьте!»
Что я и сделал с большим удовольствием, не имея сил поправить: «Лягте». Нервная система категорично сказала: «Спи!»
Потом меня что-то подбросило. Я вскочил в кромешной тьме: ни звука, ни шороха. В моей голове что-то звонко лопнуло, вокруг же была тишина, я сразу ее оценил. В сознании отчетливо всплыла поляна в лесу. От этих видений – красное и белое – мне, видно, не избавиться за всю оставшуюся жизнь… Подо мной прогибалась мягкая поверхность дивана. Ремень туго стягивал живот, я рывком расслабил его, потом взглядом нашел занавешенное окно. Очухавшись, я понял, что ноги мои укрыты одеялом.
Хозяйка исчезла. «Почему ты не улеглась рядом?» – с тупым безразличием подумал я, поднялся, прошел на кухню. Там пустынно отсвечивал блестящий чайник. Я взял его, тряхнул, чтоб забулькало, глотнул из носика.
«Уйти сквозь глухую ночь?»
И я снова рухнул на диван.
Утром я обнаружил записку: «Будешь уходить – захлопни дверь. Светлана».
И я захлопнул ее, в надежде больше никогда не открывать.
В офисе Бастилин придирчиво осмотрел меня и спросил, где я ночевал. Я честно сказал, что у дамы. Он удовлетворенно кивнул, предупредив, чтобы впредь не выключал мобильный телефон. Проторчав весь день на охране, я хотел навестить странную деву Светлану, но шеф предложил остаться на ночное дежурство. Пришлось уступить. Напарник, прыщавый мальчик Лева, полночи говорил о шмотках и ресторанах, чем наскучил до омерзения, а потом предложил оставшуюся часть ночи поочередно поспать. Я с удовольствием отправил его на диван, на котором он продрых до рассвета. Утром шеф сказал, что я могу отдыхать. Так я и сделал. А во второй половине дня почувствовал неудержимое желание увидеть Свету. По совету Бастилина я отвез машину на техстанцию, где мне пообещали поставить противоугонное устройство, а сам поехал на метро. Девушки и молодые женщины посматривали на меня, видно, примеривая к себе – обыкновенный житейский фрейдизм, я тоже примеривал. Настоящие москвички не отводят взгляда, как, скажем, милашки из азиатской глубинки. Но Света была особенной девушкой. Ее таинственность же можно было сравнить с ведомством, в котором работал Валера Скоков. В лучшем смысле. И если пойти в сравнениях дальше, то я многое бы отдал и благодарил бы бога, если б сорвал хоть одну из семи печатей ее таинства.