– Да куда там… Одного Ходорковского посадили, а столько шума. Остальные – жируют… Слушай, Валера, давай лучше про баб. Тоска берет от таких разговоров.
– Ты всегда был легкомысленным.
– А ты такой молодой и такой занудливый. Будущее принадлежит молодежи…
Скоков без связи заметил:
– А в нашей системе друг на друга стучать стали без продыху. Аж грохот стоит…
Минут пять мы молчали, и я представлял студеную черную воду, тихий коварный треск льдины, разлом, косая трещина, разверзающаяся, словно зев чудовища, мы на разных половинах, ветер, задувающий слепой снежной крошкой, и два обломка, удаляющихся друг от друга… Вспомнилось, как он спасал меня в Афганистане. Только бы он не припоминал об этом. Это было последнее, что еще связывало нас.
– У тебя есть выход, о котором я тебе уже говорил. Ты станешь нашим информатором в тайных криминально-коммерческих структурах. Ты будешь получать задания, поставлять сведения…
– А вы будете их систематизировать и делать обобщающие выводы о крахе всего и вся… – закончил я мысль. – Потом потребуется еще один путч, и все станет нормальным, так?
– А ведь когда-то мы с тобой впервые летели в Афган, – с укором произнес Скоков, – много спорили и соглашались, но никогда не упрощали дело, которым занимались. Неужели тебя так быстро купили? Что, в контракте было оговорено – меньше думать и рассуждать?
– Тебе хочется меня оскорбить? Ты на верном пути. Только знай, в стукачи к вам не пойду. Предавать свою команду не собираюсь. Ваша высокоинтеллектуальная возня напоминает собачью свадьбу: много лая и шума, а суть в том, что Тобик Жучку придавил. Пора менять рельсы и колеса тоже, ребята. Со стрелочниками договоримся!
С этими словами я встал и вышел в коридор, молча оделся. Валерка появился, когда я уже переступал порог.
– Не измени себе! – сказал он на прощание.
Я не ответил.
Пошел он к черту. Поумнел… Аналитик. Сидят в стакане и думают, что вокруг – увеличительное стекло, каждая человечья букашка как на ладони, все видим и все знаем.
Утром вместе с Бастилиным отправились к шефу. Бастилин импонировал мне постоянно невозмутимым видом. Мне очень хотелось узнать, чем он занимался в прошлом, но все как-то не удавалось. Легче такой вопрос было задать Вячеславу Викторовичу.
Но неожиданно биографию пришлось рассказывать самому. На это нудное занятие ушло почти два часа. Мои собеседники интересовались моим покойным папой, мамочкой, ныне здравствующей, брошенной родимым сыном, переулками, по которым я слонялся, будучи троечником средней школы № 6. Потом они выспрашивали о погранзаставах, на которых я служил, причем интерес был подозрительно пристальным, и я простодушно спросил: