– Что?! – Хоменко проговорил сипло, голосом, в котором терлась наждачная бумага. – Что ты провякал?
– Вы не имеете права! – Я задохнулся, все было так абсурдно, что казалось, комбат скажет: «Ладно, подурачились – и хватит… Но ты, Юрчик, гляди!..» Но Хоменко смотрел на меня желтыми глазами, и я, поднаторевший в абсурдных ситуациях, знал, что случиться может все, даже самое непостижимое и нелепое. Я еще выкрикнул, что нет такого закона, по которому человека убивают после свадьбы…
А на меня уже надвигались угрюмыми броненосцами хоменковские лбы, вскидывали автоматы, кто-то, я даже не успел заметить, метнулся ко мне из строя и сорвал мой автомат с плеча. А битюги тут же бросились крутить мне руки, я раскидал их, но кто-то, опять же сзади, саданул мне чем-то по затылку. Второй раз, господа, за эти последние дни. Все потемнело… А когда просветлело, руки мои уже надежно были стянуты ремнем. Это я хорошо чувствовал затекающими ладонями. Рядом стоял бесцветный негодяй и поправлял спадавшие штаны.
Пока со мной боролись, Юрчик, уже присмиревший и отрешенный, будто душа наполовину изошла из него, смотрел в пустоту, которая разверзлась перед ним. Что он видел в этой кромешной пропасти: лица родных, молоденькую жену, которая и знать не знала, что вот-вот очутится во вдовах; а может, просто находился в шоке, полубезумном состоянии, когда разум, отказываясь верить исходу, дает спасительный сбой.
Его повели, он оглянулся, будто хотел еще что-то сказать, я поймал его пустой, как выеденные яйца, взгляд, в глазах ничего не отражалось. Пепел, когда-то сверкавший алмазом.
Строй подло молчал. Я стоял перед ним, связанный дебошир. Я смотрел вслед троице, которая вела четвертого. Четвертый шел сам, но это уже не были шаги живого человека, он приноравливался к своей судьбе скорее машинально, пару раз споткнулся, его тут же заботливо поддержали. Шуршала прошлогодняя листва, создавая звуковой фон шагов в направлении рая. Я не сомневался в этом. Гореть в аду будут другие. Возможно, и я, но не Юрчик… Они остановились метрах в ста от нас – у стены разрушенного здания метеоцентра.
Я оглянулся, я хотел знать, какими глазами бараны смотрят, когда их товарищу вспарывают глотку. Бараны стояли набычившись, хмуро, не расползаясь взглядами, сверлили стену вокруг жертвы десятками своих глаз. И все это было гнусно.
Убийцы отошли на несколько шагов назад – попятились, в тугом безмолвии плотоядно клацнул затвор. Хоменко медленно поднял ствол…
– Руки бы отпустили мальчишке, – прошелестел чей-то голос, мертвенный, без интонаций.