– Ну что вы! – укоризненно покачал головой Петреску. – Это Пьер Безухов. Правда, с небольшим изъяном. Но Стефан сейчас устранит.
– Может, лучше во дворе? – спросил тот.
– Нет, здесь. Я буду смотреть, а то ты что-нибудь напортишь.
Губошлеп притащил деревянный ящик, установил на него бюст, подкрутил пламя горелки – оно стало почти синим.
– Левое или правое? – спросил он.
Федул на мгновение задумался, скосил на меня глаза:
– А вы как думаете?
– Что?
– Какое ухо лишнее – левое или правое?
– У Грибоедова не было лишних ушей, как и у нас с вами.
– Ну как вы можете, – Федул смотрел на меня с сожалением. – Мы ведем речь о Пьере Безухове. – Он выдохнул и уже властно приказал: – Давай левое!
Пламя уперлось в бронзовое ухо, аккуратно и плавно стало вылизывать его. Я поежился. Запахло бензином. Висельная петля как раз остановилась на середине высоты окна.
Тут Федул глянул на часы, произнес невнятное восклицание и сказал:
– Мне надо срочно отдать необходимые распоряжения. Вы подождете меня здесь?
– Да, разумеется, – охотно согласился я.
Он вышел, вместо него появились двое похмельных – мои конвоиры. Они прислушались к утихающим шагам начальника, после чего недобро ухмыльнулись.
– Ну, как он? – спросил тот, что был ниже ростом.
– Перечит, – ответил Стефан.
– А представился? – спросил другой.
– Нет. Шефу пришлось напоминать.
– Гадина бескультурная. Мы же тебя учили! – Низкорослый подошел ко мне и крепко саданул в челюсть.
Я упал вместе с табуретом. Пока я барахтался, диалог продолжился.
– Что он еще натворил?
– Дерево ему не понравилось на картине. Некрасивое, говорит. Что тебе больше нравится? – повернулся он ко мне.
– Городские пейзажи, – опробуя после удара челюсть, прошамкал я и почувствовал, как в печень вошла нога. Изогнувшись от боли, я подумал: «Хорошо бьют, знаючи».
– Еще чего было? – продолжал интересоваться коротышка.
– Скажу, – сурово отозвался Губошлеп. – Ухо ему не понравилось у памятника.
– Вот же урод! – возмутился коротышка.
– Ничего святого нет! – поддакнул длинный. – Памятник обидеть.
– Беззащитный.
– А вот я сейчас ему самому ухо поджарю! – неожиданно развеселился Губошлеп.
Я подумал, что он шутит. После интеллектуальной беседы это был слишком резкий переход. Но он не шутил. Двое схватили меня сзади за руки, а Стефан поднес горелку. Я почувствовал резкую боль, затрещали волосы. Вывернувшись, я пнул Стефана, он рухнул вместе со своей лампой, удержав ее в горизонтальном положении; потом я рывком назад опрокинулся вместе с конвойными. Когда вошел Петреску, мы все сидели на полу. Короткий испуг промелькнул в его глазах, он оглянулся на дверь и быстро спросил: