Ну, чего там еще говорить, приехали в Дубоссары, свернули к СПТУ; привет, братва окопная. Ваня чуть в обморок не хлопнулся, я его дружески поддержал, он опять начал плакать и даже просить прощения:
– Товарищ старший лейтенант, простите мерзавца, не уберег вас, не смог, вы пропали, я стал звать, по мне с трех сторон как начали шмалять, я залег, тоже отстреливался, зацепили немного, пока то да се, они уже в машину, я сразу понял, пустил по колесам, потом побоялся, далеко, мог по вас попасть, а те мудаки как стояли на той стороне, так и не сдвинулись…
– Все, Ваня, стоп, легенду понял! – сказал я.
– Вот как вы жестоко… – Он опустил голову и пошел прочь.
– Стой, Ваня, подожди, не сердись. – Тут уж я понял, как оплошал, как поразил в самое сердце добрейшего и честнейшего человека. – Слишком уж мне досталось за эти дни…
– А мне, думаете, каково было, командира из-под носа утащили какие-то вшивые опоновцы. Удавиться хотелось. А главное, знал бы, где вас искать… Тут я еще в одно дело гнусное вляпался…
– Черт с ним, с твоим делом… Валеру Скокова два дня назад насмерть забили. Я с ним в одной камере сидел…
– Вот как, значит, было… – Ваня снял шапку и надолго умолк.
– Куда тебя ранило?
– В руку чуточку зацепило. Чепухня!
– А что за дело такое?
– Ой, вляпался так вляпался. Давайте отойдем… Вчера утром подходит ко мне этот, с усами, Сокирчук, спрашивает, как рука. Нормально, говорю. «Собирайся, поедешь на операцию». Ладно, говорю. Садимся десять человек в грузовик, он – старшим. По дороге заезжаем в какой-то дом. Сокирчук открывает дверь, входим внутрь. Я ничего не понимаю, остальные помалкивают. Смотрю, приносят опоновскую форму, занюханная, грязная, но настоящая. Может, с мертвяков сняли. «Одеваем!» – Сокирчук говорит. Все разобрали, я тоже беру: штаны, куртку, кепку. Смотрю, дальше что будет: оденешься за здорово живешь в чужое – тут же и пришьют. Нет, напяливают! Я как болван смотрю, тоже начинаю одеваться и потихоньку соображать. Штаны еле натянул, а куртку мне другую принесли – поболее. Тут Сокирчук и говорит: будем, значит, действовать на сопредельной территории – в тылу врага. Ну, думаю, класс, вот это по мне. Тихонько спрашиваю, мол, старшего лейтенанта Раевского будем искать? А он мне: «Сдурел, что ли?» Сели в машину, поехали. Я и прикемарил. Остановились возле какой-то деревеньки. Смотрю, все уже платки повязали на лица. А у меня и нет, ну и хрен с ним, думаю. Чего мне прятаться? Вылезли – и пошли цепью. Половина к сельмагу, там – очередь, всех выстрелами поразгоняли, а другие, и я в том числе, к правлению – домик такой аккуратный. Там двое выскочили – с ружьем и пистолетом, их и постреляли на дороге. Потом нашли ключи от сейфа, открыли, выгребли всю кассу. «Что-то не то, – думаю, – товарищи, происходит!» Дом подожгли – и всей оравой к магазину. Кинули в кузов несколько ковров, ящика три с радиоаппаратурой, водку, сигареты и еще чего-то из жратвы. И на ходы… Довольные все, смеются, кто-то водку уже начал откупоривать, но Сокирчук орать стал, что, мол, вытерпеть не можете? В кузове же, на ходу поснимали с себя опоновскую форму и запихали в тюк. «Легенда – как и всегда, – Сокирчук, значит, говорит, – сидели в засаде в десяти километрах от села. Ехала машина, заметили нас, выскочили, мы начали стрелять, они бросили все и убежали. Теперь все везем в милицию». И на меня смотрит, посмеивается: «Запомнил, Ванюха, как отвечать?» Я киваю, молчу. Приехали мы в тот же домик, свалили барахло, а потом меня как током долбануло: вспомнил, какой флаг висел над правлением: приднестровский! Вот тут мне совсем хреново стало. Это ж самая натуральная банда!