— Ну и что?
— Этого было достаточно, чтобы узнать обо всем. — Улыбка на смуглом лице Чамино угасла, глаза с большими белками стали серьезными. — Моя стена горизонтов постоянно настроена на Дворец Бессмертного. Мне известно каждое его слово. Я расшифровал тайные волны, которыми он пользуется для разговоров с советниками и жрецами. Моя стена горизонтов сама фиксирует каждый его разговор, и я могу воспроизвести его когда угодно. — Чамино внимательно посмотрел на Колю. — Это, конечно, тайна… Но я доверил тебе еще большую тайну. Потому что верю: ты будешь с нами. Думаю, я не ошибся, Акачи?… Почему ты молчишь?
В душе Коли шла сложная борьба. Он понимал, что протест отца — это отчаянный поступок одиночки, чья совесть не может больше мириться с происходящим. Лучше смерть, чем такая жизнь. И он сам отдал себя в руки палачам, сам обрек на тяжелую каторгу. Такой протест не вызовет никаких изменений в обществе. И сколько бы ни было таких протестов, все они закончатся победой Бессмертного. Может быть, и отец Чамино погиб, протестуя таким же образом?
У Чамино куда больше твердости: если уж умирать, то только в борьбе, рядом со своими единомышленниками и сторонниками. Тогда даже поражение может превратиться в победу — подавленная революция не умирает, она со временем воскресает снова, призывая к оружию новых бойцов…
Коле ясно: он должен быть вместе с Чамино и его другом Лашуре. Вместе с Лочей, сегодня впервые увидевшей человеческие страдания. Ее вопросы и возгласы были по-детски наивными, но Коля понимает, что сегодня в Лоче созрело решение принять путь, избранный Чамино.
И хотя Коля понимал, что Ечука-отец слишком поторопился и поэтому оказался в кровавых когтях прислужников Бессмертного, хотя он и не сожалел о том, что отец не нашел тот путь, по которому с мудрой предусмотрительностью шел Чамино, но этого уже теперь не исправишь. Оставался выбор: лететь с отцом на раскаленную Землю, страдать от жары и духоты, умереть там, где умрет он, или спрятаться в неприступных лабиринтах и потом отомстить за муки отца. Видимо, второе решение не было бы нарушением сыновнего долга, но для Коли оно было немыслимым. Немыслимым было согласиться с тем, что его отец останется одиноким среди стихий чужой планеты…
— Что же ты молчишь, Акачи? — встревожено спросил Чамино.
Лашуре и Лоча тоже с волнением смотрели на него.
Наконец Коля сказал:
— Я благодарен тебе, Чамино… И всем сердцем желаю успеха вашему делу. Но я не могу оставить отца.
Чамино сначала нахмурился, но потом его большие глаза смягчились.