Зря он дал волю своим чувствам. Напрасно сказал ей о своей любви. Но разве это к чему-нибудь ее обязывает? Ведь она свободна. Совершенно свободна!..
Лоча! Ты не должна так говорить. Каждый фаэтонец считал бы великим счастьем назвать тебя своей женой. Тебе завидуют во Дворце. Перед тобой склоняют колени советники. У тебя впереди целая жизнь, и она должна — обязательно должна! — быть счастливой.
— Нет, Лоча, — говорит Коля. — Ты не можешь быть моей женой.
— Молчи! — отвечает Лоча. — Не будь таким жестоким. Не отбирай у меня права смотреть на небо, отыскивая в нем крошечную точку, озаренную Солнцем, и думать: «Вон там мой муж…». Разве ты не можешь дать мне такого права?…
— Я люблю тебя, Лоча! Это правда… Ничего бы я так не хотел, как быть всегда с тобой. Но мы должны думать трезво…
— Не хочу трезвости! — прошептала она.
Ее горячие губы прижались к его обветренным губам, и им показалось в эту минуту, что на планете растаял вечный лед, зашумели голубые леса и буйно зацвели травы. И они идут среди фиолетовой пены цветов. И вслед им несутся мелодии птичьих песен. Идут так, как давным-давно, много миллионов оборотов тому назад, ходили по планете их далекие предки. Еще нет Земли — она кипит где-то вблизи от Солнца, нет ни Бессмертного, ни каторги, ни разлуки. Им не нужно ни генераторов климата, ни крыши над головой, ни одежды. Нужны только вот эти травы, которые станут им супружеской постелью, их домом. И звезды, закипая от зависти, будут смотреть на них. Им еще кипеть и кипеть сотни миллиардов оборотов, пока из этого кипения не возникнет чудо, двойное чудо: мужчина и женщина! И потянется время, наслаиваясь во вселенной, и в человеке, станет богаче и тоньше человеческий мозг, и черты лица его отчетливей и рельефней. Разум все дальше и дальше будет простираться во вселенной, но человек по своей сути останется таким же, как и те двое в фиолетовых травах. И те же желания и страсти будут владеть им: чтобы рождались дети, вырастали сильными и храбрыми и несли в даль вселенной кровь отцов и их опыт… И продолжали жить тогда, когда планета перестанет быть пригодной для жизни, как теперь Фаэтон…
— Пора! — Слуга нетерпеливо взмахнул рукой. Ечука-отец, отвернувшись от Лочи и Николая, тайком вытирал скупые слезы. Он мучался оттого, что причинил непоправимое горе не только себе, но и сыну, и этой милой самоотверженной девушке, которая в самом деле могла бы стать женой его Акачи. Отважившись на отчаянный поступок, Ечука думал, что Бессмертный покарает только его, как когда-то отца Чамино. А сына пощадит.