– Хочешь сказать, что, если бы отец подарил ему лошадь, он лучше бы держался в седле и сегодняшней беды не произошло бы?
– Нет, не это. На самом деле Фред прирожденный наездник. Куда лучше, чем я, сказать по правде. – Эдвард обернулся к Флоренс и осторожно убрал завиток волос, выбившийся из прически. – Пожалуй, я просто пытаюсь тебе исповедаться. Дело в том, что мне это нравилось.
Прикосновение сбило Флоренс с мысли. Она сидела тихо, как мышка, в то время как палец Эдварда коснулся ее губ и проследил их линию. У него было такое отсутствующее выражение лица, словно он сам не замечал того, что делает. Так ли это было на самом деле?
Лишь когда он убрал руку, Флоренс пришла в себя.
– Тебе нравилось? Что именно?
– Быть первым. Быть любимчиком отца.
– Что в этом странного? Ты же был всего лишь ребенком.
– Сложно сказать. Порой я думаю, что это неправильно. Но он мне нравился, понимаешь, пусть он и был жестоким ублюдком. Мне все равно требовалось его одобрение.
– Он же был твоим отцом.
– А Фред мой брат! И куда более близкий человек. – Эдвард повернулся к Флоренс и всмотрелся в ее лицо. Рука, лежавшая на колене, была напряжена. – Знаешь, ты правильно поступила, когда ткнула мне в лицо моей холодностью. Я действительно мог обидеть брата. Порой я совсем как отец. Он презирал Фредди, считая его никчемным. Он заставил его чувствовать себя нежеланным ребенком. Отец так и не понял, что Фреда просто нельзя было вогнать в те рамки, которые он считал приемлемыми для сына графа. И Фред боролся изо всех сил с этой холодностью, нарушая запреты. Я думаю, на самом деле мой брат куда сильнее меня.
– Почему тогда ты защищал его?
Эдвард сжал ладонь в кулак. Этот жест заставил Флоренс отвести взгляд, словно она увидела что-то, что не должна была видеть.
– Мне нравилось защищать его перед отцом. Думаю, мне понравилось бы куда меньше, если бы отец относился к нам одинаково, понимаешь? – Он горько усмехнулся.
Это было настоящим откровением. Так вот чего он стыдился! Вот что заставляло его чувствовать вину перед братом! Как глупо искать оправдания детским поступкам спустя столько лет, подумала Флоренс. Она потянулась к Эдварду и осторожно поправила волосы, свесившиеся на лоб. И хотя жест был вполне невинным, она призналась себе, что гладить его волосы без перчаток удивительно приятно.
– Знаешь, викарий – мой отец – часто повторял, что дурные мысли часто посещают хороших людей. И хотя церковь считает их греховными, они не имеют ничего общего с поступками, – задумчиво пробормотала девушка. – Ты был ребенком, а дети по-своему борются за любовь родителей. То, что тебе нравилось быть первым, не давало твоему отцу права быть жестоким. И потом, Фредди сполна получил материнской любви и ласки. Но ведь ты же не станешь винить свою мать в излишней мягкости к нему, даже если это раздражало отца? В том, как сложилось детство Фреда, нет твоей вины.