Он взялся за ручку двери, но Маултон поспешно выставил вперед ногу, не давая закрыть дверь.
– Сэр, пожалуйста, пойдемте со мной, – почти взмолился он.
– Предупреждаю тебя, Маултон…
Маултон предпочел бы, чтобы это известие сообщил капитану кто-то другой, но, похоже, придется сказать самому.
– Там женщина, сэр. Она спрашивает вас. – Он на мгновение замолчал, сглотнул и наконец выпалил: – Она говорит, что она ваша невеста.
Неожиданно оставшись одна в серой предрассветной мгле, Сэм в оцепенении опустилась на землю, пытаясь привести в порядок свои мысли.
Наконец она была свободна, но радость ее омрачало мучительное сознание, что Буйный Дух покинул ее, не сказав на прощание ни единого слова. Ясно, что она ничего для него не значила, и теперь ей должно быть стыдно, что она отдавалась ему с такой страстью. Но нет, она не чувствует никакого стыда, ведь воспоминания о том, что произошло между ними, были так горячи, так прекрасны. Она должна испытывать не стыд, а ненависть – ненависть к нему за то, что она, как оказалось, была ему безразлична, что он даже не сказал «прощай». Но она ни о чем не сожалеет. Разве можно сожалеть о том, что познала такое блаженство? И она переживет этот удар, да, переживет – потому что сильная.
Жизнь и прежде наносила ей тяжелые удары, но она выстояла, выстоит и теперь. С какой стати чувствовать себя виноватой из-за того, что она узнала, каково это быть женщиной и любить мужчину? Нет, она будет чувствовать не вину, а ярость, потому что только ярость поможет ей облегчить боль от сознания, что она больше никогда его не увидит.
Когда рассвет прогнал последние остатки ночи, Сэм вздохнула, взяла свой ридикюль и с тяжелым сердцем зашагала туда, где виднелись смутные очертания какой-то постройки.
Рядовой Маултон только что заступил на пост, когда увидел, что по дороге, ведущей к форту, идет какая-то женщина. Сначала он принял ее за индианку, потому что на ней была индейская одежда, но потом его внимание привлек необычный цвет ее волос. У индианок не бывает таких волос. У старух они, конечно, не черные, а седые, но не такие, как эти, – серебристые и блестящие. И женщина, которая приближалась к форту, не была старухой. Она была молода и… Маултон застыл как вкопанный. Силы небесные, эта женщина была белой!
Сэм чувствовала себя разбитой – ночью ей почти не удалось поспать, а теперь довольно долго пришлось идти пешком, потому что расстояние до здания, видневшегося с того места, где ее оставил индеец, оказалось больше, чем ей показалось вначале.
Радуясь, что наконец видит перед собой человека в синей форме, она, тяжело дыша, проговорила: