— Лёша, тебе это не нравится? (Пожалобнее, а то точно не выгорит).
— Нравится, рыбонька, нравится… Знаешь, у меня сегодня голова болит… (Вот козёл! Это испокон веков было женской отговоркой!)
— Ну, хрен с тобой, лечись! — я бросила трубку. Насчёт хрена я погорячилась — хрена там никогда не было, так, хренок. Но, как говорится, на безрыбье…
Я отнесла пакеты на кухню, переместила их содержимое в холодильник и открыла конверт. Внутри лежала какая-то чёрная пластмассовая пластина. Я повертела её в руках, но назначения так и не поняла. Плоская, типа дискеты, со сквозными дырочками, и не похоже, что её можно вскрыть. Впрочем, никакой опасности я не усмотрела. На бомбу не смахивает, да и кому нужно меня взрывать? Обратный адрес на конверте также ни о чём не говорил. Подумав, что произошла какая-то ошибка, я бросила странную посылку на столик в гостиной, решив при случае отправить её по обратному адресу.
Чем бы заняться… Телик смотреть — криминал сплошной, ненавижу:
«Последняя на этот час информация о похищении дочери одного из самых богатых людей страны, а, возможно, и всей Европы (можно подумать, где-то в Европе остались богатые люди… ну, если только наши новые эмигранты). Как стало известно из неофициальных источников, Людмила Степанова находится в заложниках у некой террористической организации „Новые Робин Гуды“. Об участниках этой организации известно только то, что они были инициаторами ряда терактов, заканчивавшихся взрывами или пожарами в банках столицы. Как сообщил наш источник, „Новые Робин Гуды“ против денег в принципе, поэтому свои удары наносят по крупным коммерческим организациям и…» — вот это чепуха! Против денег… Я полагаю, чтобы подготовить теракт, денег нужно немало, на голом энтузиазме банки никто пока взрывать не научился.
Кстати, о деньгах. Я-то всё спустила, хотела своего нынешнего козла приличным ужином накормить, прежде чем использовать… ну, по назначению. Я его, кстати, про себя Тряпкой зову. Тряпочка — Тряпочек… Боится он меня.
Что ж, значит, придется мне ужинать в одиночку. И «Совиньон» пить в одиночку. Или Нюрку позвать, из двенадцатой квартиры? Нюрка баба ничего, но она водочку предпочитает, а мне напиваться нельзя, буйной становлюсь…
* * *
Странный какой-то сон снится… Или белая горячка? Это с бутылки сухого-то? Висит, значит, в воздухе фигура в чёрном балахоне, ни рук, ни ног не видно, вместо головы черепушка белая, и по имени меня зовёт. То Евой, то Гелей, то Евангелиной. Папочка в молодости «Хижину дяди Тома» прочитал.
О чём книжка, может, и не помнит уже, а имя запомнил. Была там такая девочка. Вот меня и нарекли… Зовёт меня этот, в балахоне, зовёт, а я что — дура, откликаться? Я же сплю. Хотя, подождите-ка… глаза открыты — призрак есть, закрыты — нет. Значит, не сплю. Вот же приключение на мою ж… голову. Тут и свет сам собой включился, и магнитофон заработал, как раз на этой песне я его вечером остановила: «Воскресенье», «Снилось мне».