Элеонора промолчала, не особенно вслушиваясь в болтовню Габи; а та уже сняла со своей госпожи нижнюю юбку и все белье и начала надевать на девушку ночную рубашку. Но мысли Элеоноры были далеко отсюда, хотя она и понимала, что грешно, очень грешно думать о таком в первую брачную ночь. И всё же девушка не могла совладать с собой и запретить себе представлять, как все это было бы, если бы она выходила замуж за Ричарда. «Я бы не боялась так, если бы ждала его, – думала она. – Я была бы так горда и счастлива... Но сегодня, через несколько минут, в этой комнате появится Роберт, нас оставят вдвоем, и все надежды рухнут... Я буду принадлежать ему до могилы...»
Габи вытащила шпильки из прически Элеоноры, и волосы девушки рассыпались по плечам. Взяв в руки щетку, Габи сказала:
– Какие чудесные у вас волосы, дитя мое, мне всегда жалко было прятать их под покрывалом. Теперь ваш муж увидит их во всей красе – и будет единственным мужчиной, которому дозволено ими любоваться. Будем надеяться, что он оценит их по достоинству. Вы только посмотрите на них, гладкие и блестящие, как вороново крыло! Ну, теперь, я думаю, вы готовы, мое сокровище. Можно их всех звать?
Элеонора закусила дрожащую губу и кивнула. Габи ободряюще сжала девушке руку.
– Не надо бояться, – сказала толстуха. – Помните, что он тоже очень молод и, наверное, волнуется не меньше вашего. Вам придется помочь друг другу.
Элеонора обняла старую няню, крепко прижавшись к ней.
– О, Габи, – прошептала девушка, – что бы я делала, если бы тебя не было рядом? Я бы этого не вынесла!
– Прекрасно бы вынесли, глупая девчонка! – прикрикнула толстуха на свою питомицу. – Но, как бы ни было, старая Габи здесь и никогда вас не бросит. Ну а теперь, теперь – стойте гордо, а я позову их.
Роберту помог раздеться его шафер, и теперь юношу, тоже облаченного в ночную рубашку, ввели в комнату отец и все остальные участники свадебной церемонии. По старинному обычаю, молодых усадили на постели и поднесли им, замершим бок о бок, «любовную чашу», из которой они испили, пока Морлэнд благословлял новобрачных, а гости отпускали на их счет громкие соленые шуточки; Элеонора, к счастью, их не понимала, еще не совсем освоившись с местным диалектом. Роберт же понимал – и хотя заставлял себя улыбаться, щеки его то краснели, то бледнели.
Морлэнд, перебравший эля и вина, похлопал сына по спине и показал пальцем на свою новую сноху, которая сидела на кровати ни жива ни мертва.
– Похоже, она замерзла, парень, – рассмеялся он. – Согрей-ка её. Покажи, что ты мужнина. – Морлэнд легонько рыгнул и склонился к уху сына. – Я купил тебе чудесную овечку и положил тебя на неё. Остальное зависит от тебя. Покрой её как следует, приласкай и ублажи – и она нарожает тебе чудесных ягняток. – Он выпрямился и помахал пустым кубком. – Сына! Сына! – прокричал хозяин Микллит Хауза, и гости присоединились к нему, хохоча и веселясь. Молодых уложили в постель, задернули полог, и все приглашенные покинули спальню, чтобы продолжить пить и острословить уже внизу, в зале.