История — поразительная наука! Чем больше погружаешься в неё, тем больше открытий. Примерно как с океаном: там тоже, если плаваешь по верхам, например, у побережья Африки — и кажется, всё уже о флоре и фауне знаешь, — стуит нырнуть на лишнюю сотню метров вглубь, — сразу обнаружишь такое, чего наверху вовсе нет! Просто глаза разбегаются… А можно переправиться, скажем, к побережью Скандинавии, и даже нырять не надо: обязательно выловишь чего-нибудь такое, чего возле Африки не бывает!
И до чего же здурово, надёргав с разных глубин и в разных местах рыб всех видов, натаскав кораллов, моллюсков и прочей водоплавающей мелочи, разложить их на бережку, высушить и садиться писать историю океана. Как эти виды рыб возникали, какие взаимоотношения были между живностью разных глубин, имелись ли у них контакты с тварями воздушными и земными…
Правда, в отличие от истории рода человеческого, расписывая историю океана, трудно выяснить, какую конкретно треску съела конкретная акула. А в истории человечества такие сведения, как правило, есть: особенность истории (и вообще всех социальных наук) в том, что объекты их исследования сами «говорят» о себе. Например, акула… то есть, простите, король… нет, наверное, всё же летописец короля по его приказу, или просто посторонний монах, который всё точно слышал от верного человека, оставил запись о том, что наш король по прозвищу Справедливый побил их короля по прозвищу Лютый.
Видите, насколько история интереснее ихтиологии: в ней есть имена и характеры. Правда, не желая прослыть фантазёрами, а желая остаться учёными, историки не смеют заниматься гаданиями, зачем Справедливый пошёл бить Лютого. Впрочем, и так ясно: ведь он же был справедливым, а Лютый был лютым. Дальше начинается самое интересное: поиски в архивах (должен же был хоть кто-то ещё упомянуть битву) и археологические раскопки. Ведь ясно даже дураку, что никакой король другого короля лично бить не пойдёт, а пошлёт войска. Сколько? Где мечами махались? И, наконец: когда это было?..
Однако летописцы — это ещё не историки. Они просто и тупо записывали то, что считали важным. А что не считали важным, не записывали, — за рамками летописей оставалось информации в сотни тысяч раз больше, чем в них попадало. Когда записей накопилось много, появились такие летописцы, которые начали сводить их в сборники, что-то из старых летописей включая, что-то нет, а кое-что и домысливая от себя. В разных местах сложились первичные истории, как рассказы о прошедшем, об узнанном. В них прошлое человечества выглядело, как простой набор случайностей.