— Я хочу знать, что произошло.
— Ах, все это так запутанно, я не помню подробностей. Лишь какие-то обрывки.
— Пусть это будут обрывки.
— Никогда не встречал таких настойчивых людей!
Сесилия ждала. У нее была крохотная надежда.
Ведь он все еще продолжал держать ее руку. Наконец он сказал:
— Помню только страх моей матери оказаться брошенной. И я могу понять ее: она потеряла всех своих детей, а отец совершенно не заботился о ней.
— Не заботился?
— Нет, видишь ли, однажды, когда мать послала меня в комнату с картинами, чтобы я почувствовал отвращение ко всему, что связано с женщинами, то… Да, отец был там. Раздетый. С двумя голыми женщинами. Вот тогда-то он и решил выпороть меня.
— Значит, твоя мать не знала, что они там?
— Это мне неизвестно. Возможно, она посылала меня туда, зная об этом, а может быть, она ни о чем и не подозревала. Это не сыграло никакой роли в моей несчастной судьбе.
— Да, конечно. И ты получил десять палочных ударов?
— Нет.
— Выходит, я права? А как вел себя слуга, которому поручили выпороть тебя?
— Мне не ясен ход твоих мыслей. Он обещал, что не будет меня бить, если… я окажу ему одну услугу.
Сесилия кивнула.
— Так я и думала. Значит, с этого все и началось?
— Да. Шесть лет ада, Сесилия. Я должен был получить эту порку, но струсил. И я сделал то, о чем он меня просил. Вначале это вызвало у меня отвращение, я чувствовал себя больным. Но потом я привык. Он угрожал мне ужаснейшими карами в случае, если я проболтаюсь, и осыпал меня подарками, если я делал то, о чем он просил. Кары, которыми он угрожал мне, были просто смехотворны, но я был глупым ребенком и верил ему.
— А потом вас обнаружили?
От ее неожиданного вопроса лицо его застыло.
— Да. Это была жуткая сцена, мне никогда этого не забыть, как бы я ни пытался. Разум моей матери тогда помутился, Сесилия. Фактически, она сошла с ума и через год после этого умерла. Ее смерть грузом легла на меня.
— А слуга?
— Он повесился.
— О, Александр, сколько ты пережил!
Он промолчал в знак согласия.
— Теперь я лучше понимаю твои чувства, когда ты обнаружил, что не можешь любить девушек, а любишь мужчин.
— Да. То, что слуга изнасиловал меня в детстве, оставило неизгладимый след. К этому следует добавить мое отвращение к тем картинам и к истории с отцом и этими женщинами, а также вампирическую любовь ко мне со стороны моей матери.
— Все это вместе.
— Вполне возможно. Или — не забывай об этом — мою врожденную склонность. Об этом мы ничего не знаем, Сесилия…
«Я так не думаю», — решила она про себя. Он повернулся к ней, как мог, и погладил ее по волосам.