У Эммы подкашивались ноги.
– А ваша талия! Бедра! И тот островок между ножек, покрытый чудесными завитками. Ах, эти ножки! Гладкие, белые, они раздвигаются, приветствуя, приглашая…
– Чарлз, – шепнула Эмма. Она едва смогла выговорить его имя. Что за вещи он говорит ей прямо тут, в бальном зале, где их могут услышать…
– Я хочу зарыться туда лицом, вдыхать ваш запах, пробовать на вкус…
– Чарлз, если ты сейчас же не замолчишь, я… я… не знаю, что именно я сделаю, но в любом случае нечто очень непристойное. Крайне возмутительное.
– Правда? Заманчиво.
– Чарлз…
– Не беспокойтесь. Я буду вести себя подобающе. Но позже, в постели… – он приблизил губы к ее уху, – буду таким неприличным, что вы и представить себе не можете.
Лицо Эммы залила краска.
За время бала она танцевала с лордом Уэстбруком и герцогом Олвордом, а один танец подарила сквайру Бегли, один – отцу. А потом к ней подошел мистер Стокли.
– Примите мои поздравления, мисс Петерсон. Значит, вам достался главный приз?
– Простите?
– Теперь я понимаю, почему вы не пришли в мою комнату. Были слишком заняты в спальне лорда Найтсдейла?
– Мистер Стокли, вы забываетесь!
Мистер Стокли пожал плечами:
– Ах, простите! И в мыслях не было вас оскорбить. Просто восхищен вашей ловкостью. – Его взгляд задержался на ее шее. – Красивое ожерелье.
Этот взгляд мог бы смутить Эмму. Но она понимала – Стокли смотрит только на ожерелье.
– Благодарю вас.
– Подарок к помолвке?
– Да. Это часть гарнитура.
– Вот как?
Музыка вновь заиграла. Каждый раз, когда Эмма проносилась в танце мимо мистера Стокли, его глаза сверкали, как сапфиры Найтсдейлов. Ей стало неуютно. Она даже обрадовалась, когда танец закончился. Неприятно чувствовать себя витриной музея. Хотя вряд ли в мире нашелся бы экспонат, который сумел бы отвлечь мистера Стокли от созерцания ожерелья на ее шее.
Эмма стояла у окна в сад, когда слуга принес ей записку.
– Благодарю вас. – Она взяла с подноса сложенный вчетверо листок бумаги. – Лицо лакея было ей незнакомо. Наверное, это временный слуга, нанятый для праздника.
Почерк был ей также незнаком. Но сейчас было не до почерка – ее встревожило содержание записки:
«Идите в детскую к Клер. Приходите немедленно».
Почему в детскую? Клер не должна быть в детской в столь поздний час. В. чем дело? И где няня?
Не важно. Нужно идти, если ее зовет Клер. Может быть, малышке просто стало грустно. Она поцелует ее на ночь, пожелает спокойной ночи. И никто не заметит – Эмма вернется через несколько минут. Никто ее не хватится.
Она побежала вверх по лестнице.
– Клер! Клер! Это мама Петерсон! Где ты?