Чарлз обозревал гору бумаг на своем письменном столе. Ему необходим секретарь!
Нет, ему нужна жена. Эмма. Он довольно-таки продвинулся в своих ухаживаниях. Жаль, леди Каролина выследила их в гроте.
В дверь постучали.
– Войдите!
Появился мистер Ламберт с грудой писем.
– Почта, милорд.
– Положите на стол, Ламберт.
Ламберт осмотрел бумажную гору.
– Куда, милорд?
Чарлз вздохнул:
– Хороший вопрос. Ламберт. Просто дайте письма мне.
– Слушаюсь, милорд. Полагаю, вы слышали новость? Лорд Данли с семьей отбыл восвояси.
– В самом деле? Несколько неожиданно. Он указал почему?
– Полагаю, на отъезде настояла леди Данли.
– Леди Данли? Господи, что случилось? Она же мечтала побывать на балу.
Мечтала? Да, такой взгляд, как у нее, Чарлз видел только у французских офицеров на поле боя. Он всерьез опасался, что она решительно настроена сосватать ему в жены свою дочку с поросячьим лицом.
Ламберт деликатно кашлянул.
– Одна из горничных с верхнего этажа шепнула миссис Ламберт, что леди Каролину оскорбила леди Беатрис.
Чарлз приподнял бровь:
– Странно. Не знал, что тетя Беа жестоко обращается с молодыми девицами.
– Смею думать, леди Каролина плохо отозвалась о Королеве Бесс.
– Королеве Бесс? Зачем тетя Беа ввязалась в спор на историческую тему?
– Речь не о королеве Елизавете, милорд. О кошке по кличке Королева Бесс. Очевидно, леди Каролина болезненно чувствительна к кошкам. Любимица леди Беатрис забралась к ней в постель. Что привело к прискорбным последствиям – для леди Каролины, разумеется, не для кошки. Девица… покрылась пятнами. Так говорит миссис Ламберт.
– Понятно. Спасибо за обстоятельный рассказ, Ламберт.
Значит, одной соискательницей меньше, подумал Чарлз, оставшись один. Жаль, что леди Каролина и тетя Беа не поссорились раньше. Уехать бы семейству Данли до прогулки на озеро, и сцена в гроте могла выйти куда более увлекательной. Возможно, он мог бы уже объявить о предстоящем браке!
Нужно тщательнее разработать план наступления. Судя по тому, как Эмма отвечала на его ласки, он ей вовсе не безразличен. Просто она с причудами. Так и не объяснила, почему дала ему пощечину. А он ведь всего-навсего попросил выйти за него замуж. Даже не поцеловал. Зато потом, в гроте, она не выказала ни малейшего желания ударить его снова.
Ни малейшего! Он заерзал в кресле, вспоминая… тело Эммы, такое мягкое и жаркое. Оно плавилось в его объятиях, раскрывалось навстречу. Боже! Эмма сама виновата, что он ее поцеловал. Каким голодным взглядом пожирала она его рот! Разве мог он отказать ей в небольшом угощении?
Он был бы счастлив дать ей больше. Ему самому ужасно хотелось распробовать каждый дюйм, каждый закоулок ее тела. Особенно его потайные места.