Тогда же, слезая с очередного дерева, вспомнилось, что полтора месяца назад, на Кавказе, в селении Булунгу, что к северу от перевала Твибер, меня поцарапала собака. Тогда не придал этому никакого значения, а теперь возникла очевидная мысль, что собака была бешенная!
Обратился к справочникам. Выяснилось, что лечиться поздно. Если действительно это бешенство, то скоро конец.
Все это время я по вечерам работал над картиной "Разорение Новгорода Иваном Грозным". И через три-четыре дня после первых признаков болезни, почувствовал, что картина оживает. На картине, человек в воде, который смотрел на готового его убить опричника, вдруг посмотрел мне в глаза, и я почувствовал весь тот ужас, который он переживает. Удар от этого взгляда был столь неожиданным и сильным, что невольно пришлось отшатнуться. Огни горящего на картине города вдруг заплясали хищным алым цветом. Картина начала давить с такой силой, что пришлось бежать от нее. Всякий случайный взгляд в ее сторону приводил к буквально физическому давлению. Прикрыл глаза. Вслепую, не глядя вперед, удалось подойти к картине, снять с мольберта и развернуть лицом к стене.
Это была победа, но как оказалось, временная. Мир стал другим. Каким-то отрешенным и контрастным. В нем поселилось какое-то тревожное томление, какое бывает перед кабинетом стоматолога или, наверное, перед казнью. Руки не слушались, были как чужие, и, наконец, стало ясно, что я управляю чужими руками. Управляю хорошо, но это доставляет хлопоты, это было не уютно. Приходилось задавать движение каждого пальца. Ранее они двигались автоматически, теперь их стало как-то много.
Сознание оставалось ясным, но изолированным где-то внутри тела, которое раньше было моим. Я двигал собой как большим и неуклюжим роботом. Связь с реальным миром была трудной. В него надо было прорываться через какой-то туман, через что-то неведомое и чужое.
Умылся. Холодная вода, хлещущая из резко открытого крана, почти не чувствуется: как будто повевает теплый ветерок, в котором нет никакой упругости и прохлады. Состояние, отдаленно похоже на то, что как будто только проснулся в дурном самочувствии, и заставляю себя двигаться.
Через несколько часов такого самочувствия, заметил, что начали шевелиться края поля зрения. Начали двигаться предметы. Их приходилось останавливать волевым приказом, долго смотря и требуя покоя. Вообще, все мои действия были направлены на восстановление привычной связи с привычным миром. Всякая аномалия во внешнем мире воспринималась как нарушение изначального порядка, и сопровождалось животным страхом.